Симонов умолк, закурил новую сигарету. Колосов, Катя и Лесоповалов тоже молчали. Наконец Никита сказал:
— Вы нам рассказали действительно любопытную историю. Даже более чем любопытную… Сразу и не переваришь, да… Ну, а как вы сами оцениваете, объясняете то, что вы видели в тот вечер?
— Я так объясняю: не пожадничай Студень, не позарься на кальмаров и креветок в чужой тарелке, был бы он сейчас живехонек. А вы бы сейчас, другое дело расследовали — тоже отравление, но с другой потерпевшей.
— Значит, вы убеждены, что на том ужине кто-то хотел отравить не Студнева, а именно Аврору? — осторожно спросила Катя.
— Я рассказал, как было дело, что я видел, — ответил Симонов. — Это ваша, капитан, работа — выводы делать.
— А вы сами… много выпили в тот вечер? — поинтересовалась Катя.
— Бочку, устраивает? Но был способен отличать сокола от цапли, — Симонов покачал головой, — и этот номер со мной — дохлый, милая девушка. Не показалось мне все это по пьянке, ясно? Не показалось. Можете у Мохова спросить — он тоже все видел, подтвердит. Если захочет, конечно.
— Значит, может и не захотеть? — не отставала Катя. — А почему?
— Потому что чужая душа — потемки. Вы это знаете лучше меня.
— Но вы, по крайней мере, подтвердите эти свои показания в прокуратуре? — спросил Колосов.
Симонов пожал плечами:
— Что именно?
— То, что тажин принесла Авроре — то есть гражданке Ветлугиной — именно официантка Елена Воробьева?
— Вот что, парень, кто ты там по званию — капитан, майор, — Симонов погасил сигарету, раздавил ее в пепельнице, — вот что я тебе еще скажу, а ты крепко запомни, в протоколе запиши, в компьютер внеси персональный. Воробьева Ленка обслуживала нас всех. Всем всем подавала, в рюмки наливала. Мне соус к баранине подала, Мохову, Потехиной Марьяшке, Анфиске — всем. И мы все живы-здоровы. А тот тажин рыбный готовили повара. А среди них есть один умелец, знаток магрибской кухни — некий Лева Сайко. Вы с ним, простите за нескромный вопрос, уже беседовали?
— Беседовали. Коротко. — ответил Колосов.
— Коротко? Ясно. Значит, самое интересное Лева, всегда, оставил за кадром. — Симонов вздохнул. — Вы вот обо мне все слухи разные собирали, а я тоже, знаете ли, слышал тут на днях одну занимательную историю из «тысячи и одной ночи» о том, как один русский повар работал сезон в ресторане пятизвездочного отеля в Марокко. И был оттуда с позором выгнан, потому что оказался замешанным в весьма темную историю со смертью клиента. — Тут Симонов наклонился к Кате и закончил, понизив голос до театрального шепота: — Которого опять же по слухам, отравили.
К ресторану «Расёмон» Мохов опоздал. Правда, Анфиса Берг опоздала тоже. Презентация была назначен на два, но до половины третьего журналисты и гости вежливо мариновались в маленьком японском саду, разбитом во внутреннем дворе хоть и на скорую руку, зато по всем правилам императорского паркового искусства. Ресторан «Расёмон» располагался в здании спортивно-развлекательного комплекса в Серебряном Бору. С веранды ресторана, отделанной мореной сосной, открывался довольно живописный вид на Москву-реку и пляж в сосновом лесу. Сам ресторан представлял собой длинное одноэтажное строение под черепичной крышей, пристроенное прямо к крытому бассейну спортивного комплекса.
В саду, как пошутил один из приглашенных журналистов, было «все, как в маленьком Токио» — камни и песок, горбатые мостики через ручей, пузатые фонарики, маленькие деревца-бонсай в глиняных кадках. Правда, песок был местный, серебряноборский, мостики — пластиковые, разборные, фонари — фальшивые, с лампочками вместо фитилей, а сосенки-бонсай искусственными.
Все это Анфиса заметила мимоходом — она опоздала. С утра настроение у нее было не ахти какое. Все о чем-то думалось, чего-то смутно хотелось, о чем-то горько сожалелось. Анфиса наполнила ванну горячей водой, разделась и долго разглядывала себя в зеркале. На полке рядом с шампунями стерегла свой час новенькая бритва. Тут же красовался и новый лак для ногтей, Анфиса купила его в «Эсте Лаудер» на гонорар за снимки для мужского модного журнала. Того самого, который она показывала Кате.
Негативы тех снимков Анфиса уничтожила. Журнал швырнула в урну у метро «Охотный Ряд», как только, они с Катей расстались. Но одно-единственное фото — проявленное, отпечатанное и аккуратно вставленное в рамку — Анфиса все же сохранила. Максим Студнев был с ней. И теперь — в полной ее власти. Фотографию его можно было бросить на пол, наступить на нее ногой, рискуя раздавить хрупкое стекло, поднять, принести в ванную, приблизить к затуманенному паром стеклу рядом со своим лицом. Можно было сравнить, можно было даже поцеловать эти мертвые фотографические улыбающиеся губы, не рискуя получить пощечину или толчок в грудь. Не рискуя услышать: «Отстань, что пристала, дура. Посмотри, на кого ты похожа…»
Нет-нет, Студнев никогда ей такого вслух не говорил.
Он слишком хорошо был воспитан, слишком избалован женщинами, чтобы опускаться до пошлой грубости и оскорблений. Он умел вести себя, как с принцессой, с самой некрасивой из них, когда хотел этого. Или когда спорил на это с приятелем на бутылку коньяка. Или когда…
Анфиса бросила фотографию в рамке в горячую ванну, забралась туда сама. Выплеснула воду на пол. Бритва на этот раз так и осталась скучать на полке. Вслед за фотографией Анфиса бросила в ванну ароматическую бомбочку. Банный набор из английского магазина натуральной косметики подарил ей не кто иной, как Максим Студнев. Там было массажное лавандовое масло, цитрусовая пена и ароматные бомбочки с забавными названиям типа «Камасутра отдыхает» и «Солнечное счастье».
«Счастье» Анфиса как раз и растворила в воде, бултыхаясь в ванне вместе с фотографией бесконечно любимого и смертельно ненавистного (неправду говорят, что смерть примиряет) человека. «Счастье» растаяло быстрой оставив расслабляющий аромат корицы и флердоранжа. Анфиса дремала в воде, пока та совсем не остыла. А когда очнулась и спохватилась — поняла, что зверски опаздывает на встречу с Моховым, которая, как ей отчего-то казалось еще со вчерашнего дня, должна быть очень важной.
Но Мохов сам опоздал к ресторану «Расёмон», хотя и добирался на собственной машине, а не общественным транспортом.
— Неважно выглядишь, Петя, — сказала Анфиса. Они стояли в толпе журналистов и гостей — топ-менеджер ресторана как раз зачитывал приветствие приглашенным.
— Душно, — ответил Мохов. Лицо его было покрыто коричневым нездоровым румянцем. На висках выступили бисеринки пота, — в пробке застрял, Анфиса, на Кольцевой.
— Ты откуда? Прямо из дома? — Анфиса взяла его под руку. — Чего такой потный? Не мог в порядок себя привести? Тут же вроде приличная забегаловка.
— Что ты меня все допытываешь? — Мохов раздраженно выдернул руку.
— Как это что? — Анфиса рассердилась. — Я, как дура, подругу позвала, а ты…