Кораблина опустила голову. Лоб, шея, плечи ее покраснели.
— Нет, — ее ответ прозвучал еле слышно.
— Но вы же с ним знакомы! Я это знаю, и я прошу вас!
— Нет. Ни за что.
— Но вы мне только скажите, когда он снова сюда приедет, и я…
— Он больше не приедет. Никогда. — Девушка резко встала, отошла к окну. — Все закончилось. То, что я сделала, — чудовищно. Мне прощения и оправдания нет.
Катя смотрела на нее печально: «Ну и что ты, девочка, сделала? Мужа посадили, одна, чужой город… Тут мальчишка подвернулся на мотоцикле. Моложе тебя, естественно. Их, этих волчат, в девятнадцать всегда к старшим тянет. Ну, спали вы, ну было вам хорошо…»
— А где вы с ним познакомились, если не секрет? — спросила она.
— Он меня едва не сшиб. — Кораблина, не отрываясь, смотрела в окно. — Он как злой гений. Если бы не он, то Стасик не умер бы.
— Почему? — Катя похолодела.
— Потому что… Стасик пришел бы ко мне. Тогда… пришел бы… обязательно. А не к этому своему Кеше…
— Значит, Роман Жуков был с вами? Здесь? У вас?
Кораблина перекинула через плечо косу. Упрямо смотрела в окно.
— Послушайте, Света, но… но вы же не виноваты… вернее, не в этом виноваты… Откуда вы знали? Мало ли что в жизни случается? — Катя начинала наступление, поэтому говорила сбивчиво и пылко. — Этот Роман, он же… Я думаю, он любит вас. Он ведь сюда к вам приезжает, видеть вас хочет.
— А я его видеть не хочу! И больше он не приедет!
— Ну хорошо. Но все равно — так же нельзя! Жуков, быть может, совершенно ни при чем.
— А зачем вы тогда хотите его видеть, раз он ни при чем?
— Да потому, что я думала, что он общался со Стасиком в последние дни…
— Он был со мной. Здесь, — Кораблина указала глазами на старенький диван. — Здесь он был… и я была здесь…
— Но все равно мне надо его видеть. У него есть друзья, эти, которые на мотоциклах. Там организация какая-то. Стасик о ней знал, хотел, чтобы его приняли.
— В стаю? — Этот вопрос учительницы упал, как льдинка на дно стакана.
— Да, в стаю. А вам про нее что-нибудь известно? — насторожилась Катя.
— Они так себя называют, — учительница горько усмехнулась. — Они все — сущие дети. Мне завидно иногда на них смотреть. Все никак не перестанут играть. А мотоциклы, кожа — это все игрушки, прибамбасы, вроде деревянных лошадок и погремушек.
— Света, я должна увидеть Жукова, — Катя сказала это твердо. — Без этого я отсюда не уйду.
— Его нет сейчас в городе.
— А где он?
— Где-то под Звенигородом. Там пионерский лагерь бывший, они там свое байк-шоу готовят.
— Байк-шоу?
— Съезд. — Кораблина устало опустилась на диван. — Слет, посиделки — ну, что хотите. Я же говорю — они дети, а любимым развлечением мужчин, детей, зверей и прочих… животных являются потасовки.
— Что, они драться там, что ли, собираются?
Кораблина снова усмехнулась.
— И драки там случаются, как он мне рассказывал. И все там случается.
— Но он же приедет сюда к вам перед этим шоу? Ведь обязательно должен, — настаивала Катя.
— Я сказала, чтобы он никогда ко мне больше не приезжал.
— Ну, это ничего не значит, — отмахнулась Катя. — Света, я умоляю вас. Вот мой телефон. Как только он появится, позвоните мне. Поверьте, я должна с ним поговорить!
Кораблина, поколебавшись, взяла листок, вырванный из блокнота.
— Это ради Стасика, — сказала Катя. — Я вас очень прошу.
Кораблина молча спрятала телефон в косметичку.
— Хорошо, я вам позвоню, — пообещала она тусклым, безжизненным голосом. — Даю слово.
* * *
— Значит, красотка учительница врезалась в молодца на мотоцикле. Что ж, русский вестерн. А муж — как всегда — бандит, — задумчиво подытожил Мещерский, когда они с Кравченко вечером приехали к Кате держать совет. — О вдовы, все вы таковы!
— Она не вдова, — хмыкнул Вадим. Он сидел в кресле и листал приготовленный для Мещерского справочник по наркотикам.
—. Соломенная, дружочек, соломенная. Но это, впрочем, неважно. Важно то, что она влюблена. Это ясно как день, — Мещерский устало откинулся на спинку кресла.
Устали они все. Катя, вернувшаяся из Каменска своим ходом, может, больше других, а ей пришлось еще рассказывать приятелям как о каменских делах, так и убийствах и загадках Новоспасского.
— Смерть — такая штука, ребята, — продолжил князь. — Такая… Я с недавних пор замечаю, что она подходит к нам все ближе и ближе. Мы все время возле нее. И никогда она не является в том же самом облике, что и раньше. Убийство ребенка, убийства старух — все это вроде бы совершенно посторонние нам люди. И вот вдруг вся эта история начинает втягивать в себя и нас. Словно гигантская воронка: музей, институт; павловская дача — словно витки спирали или штрихи, наброски некой драмы, которую нам предстоит…
— Что? — спросила Катя тихо.
— Либо наблюдать, либо разыгрывать вместе с такими же, как мы, безвольными статистами, марионетками на потребу… — он указал куда-то в темное ночное окно. Голос его был печален: ни намека на то, что Мещерский действительно заинтересовался очередной загадкой. — И правильно ли мы сделали, что отвезли Витьку с ребенком туда, где орудует маньяк-детоубийца? — продолжил князь. — Туда, где такая удивительная тишь, такая безмятежная глушь, такая благополучная доперестроечная дача и где не дождешься никакой помощи?
«Вот, — подумалось Кате. — И он о том же беспокоится. А я-то с Павловым…»
— Слушай, а может, посвятить Витьку во всю эту карусель? — словно на ее мысли откликнулся Кравченко. — Ну, я базу имею в виду.
— Может, рассказать ему все? — подхватила Катя.
— А что все ты ему расскажешь? Что конкретно? — спросил Мещерский.
— Ну, про шимпанзе, про извлечение мозга, про те черепа…
Сергей прикрыл глаза рукой.
— Это все частности, Катюша.
— Ничего себе частности!
— Это все штрихи, наброски, я бы сказал — отдельные весьма эффективные детали все в той же драме, что развертывается перед нами и перед ними, — он не закончил, указав глазами на потолок к погашенной люстре. Кого вот только имел в виду? Богов? Духов? Ангелов?
— Сережка мистически настроен сегодня. Бывает. Со свежего воздуха-то, — изрек Кравченко. Отложил книгу. Поднялся. — Все, нами услышанное, конечно, весьма бредово и занимательно, но…
Катя ждала, что он закончит фразу, но Кравченко умолк так же, как и его приятель.