И потащил Мегги прочь из зала, глядя прямо перед собой. Все смотрели на нее — и каждый отводил взгляд, встретившись с ней глазами. Ведьма. Мегги уже называли однажды ведьмой — в деревне Каприкорна. Может быть, так оно и есть. В эту минуту она чувствовала себя могущественной, такой могущественной, словно весь Чернильный мир подчиняется ее языку. «Они отведут меня к Мо, — думала она. — Они отведут меня к нему. И для Змееглава это будет началом конца». Но когда слуга затворил за ними двери зала, путь Огненному Лису заступил солдат.

— Мортола просила передать вам кое-что! — сказал он. — Обыщите девчонку — нет ли при ней листа бумаги или еще чего-нибудь, покрытого буквами. Мортола советует посмотреть прежде всего в рукавах, там она однажды уже такое прятала.

Не успела Мегги опомниться, Огненный Лис уже схватил ее и грубо задрал оба рукава. Ничего не найдя, он потянулся к ее платью, но она оттолкнула его руки и сама вытащила пергамент. Огненный Лис вырвал листки из ее рук, с минуту смотрел на них растерянным взглядом не умеющего читать человека, а потом молча отдал пергамент солдату.

Когда он тащил ее дальше, у Мегги в глазах было темно от страха. Что, если Мортола покажет листки Змееглаву? Что, если…

— Эй, шевели ногами! — рявкнул Огненный Лис, толкая ее вверх по лестнице. Спотыкаясь, как оглушенная, Мегги пошла вверх по крутым ступеням. «Фенолио! — молила она про себя. — Фенолио, помоги! Мортола знает о нашем плане».

— Стоять! — Огненный Лис грубо схватил ее за волосы.

Четверо солдат, закованных в латы, охраняли запертую тремя засовами дверь. Огненный Лис знаком приказал им открыть.

«Мо, — думала Мегги, — они и вправду ведут меня к нему!» И эта мысль вытеснила все остальные. Даже мысль о Мортоле.

60 ОГОНЬ НА СТЕНЕ

В глуби чертога на стене

Рука явилась, вся в огне…

И пишет, пишет. Под перстом

Слова текут живым огнем.

Генрих Гейне. Валтасар [19]

Когда Сажерук с Фаридом прокрались во Дворец Ночи, в широких темных коридорах было тихо. Только воск капал с тысяч свечей на мраморные плиты пола, каждая из которых была украшена гербом Змееглава. Слуги и служанки бесшумно проносились мимо, потупив головы. Стража стояла в бесконечных переходах и у дверей, таких высоких, словно они предназначены для великанов, а не для людей. На каждой двери сверкал серебряной чешуей геральдический змей, убивающий добычу, а возле дверей висели огромные зеркала. Фарид останавливался перед каждым, чтобы убедиться, что он действительно невидим.

Сажерук зажег на ладони огонек размером с желудь, чтобы юноша не отстал от него. Одна из дверей отворилась прямо перед ними, и слуги стали выносить оттуда роскошные яства, от запаха которых у Сажерука болезненно сжался невидимый желудок. Бесшумно, как змея, проскальзывая мимо слуг, он слышал, как они приглушенными голосами переговариваются о молодой ведьме и о сделке, которая спасет Перепела от виселицы. Сажерук слушал и сам не знал, какое из чувств в его душе сильнее: облегчение от того, что слова Фенолио снова сбываются, или страх перед этим словами, перед невидимыми нитями, которые прядет старик, нитями, опутавшими даже Змееглава, возмечтавшего о бессмертии, когда Фенолио давно уже написал его смерть. Но успела ли Мегги прочесть его смертный приговор до того, как ее увели из богадельни?

— Что будем делать? — шепотом спросил его Фарид. — Ты слышал? Они заперли Мегги вместе с Волшебным Языком в одной из башен! Как мне туда пробраться?

Как дрожит у него голос. Силы небесные, любовь — это сплошная мука. Кто с этим не согласен, просто никогда не испытывал этого проклятого трепета в сердце.

— Даже не мечтай об этом! — ответил Сажерук юноше. — У застенков в башнях крепкие запоры, туда тебе и невидимым не проскользнуть. Кроме того, там, наверху, полно стражи. Они ведь по-прежнему думают, будто поймали Перепела. Лучше проберись-ка на кухню и послушай, что болтает прислуга. Обычно так и узнаешь самое интересное. Только осторожно! Запомни: невидимый — не значит бессмертный.

— А ты?

— Я попробую проникнуть в нижнюю тюрьму, к узникам попроще, к Хитромыслу и матери Мегги. Видишь вон того мраморного толстяка? Наверное, какой-нибудь предок Змея. Встречаемся возле него. И не вздумай красться за мной следом! Фарид!

Но того уже и след простыл. Сажерук чертыхнулся про себя. Лишь бы никто не услышал, как стучит влюбленное сердце мальчика!

К тюрьме вел длинный, темный коридор. Лекарка Хитромысла описала ему дорогу. Ни один из стражников даже головы не повернул при бесшумном приближении Сажерука. Сразу двое сидели при свете единственного факела в сыром проходе, за которым открывалась дверь вниз, в смертельную утробу Дворца Ночи, переваривавшую людей, словно каменный желудок, и время от времени извергавшую труп-другой. И на этой двери, в которую никто не входил добровольно, красовалась змея, но на этот раз ее серебряное тело обвивалось вокруг черепа.

Стражники спорили, речь шла об Огненном Лисе, но у Сажерука не было времени подслушивать. Он только порадовался, прокрадываясь мимо них, что они так увлечены спором. Дверь легонько скрипнула, когда он приоткрыл ее, чтобы проскользнуть внутрь, — у него замерло сердце, — но стражники даже не оглянулись. Как бы хотелось ему сейчас иметь такое бесстрашное сердце, как у Фарида, пусть это и делает человека легкомысленным.

За дверью было так темно, что Сажерук позвал на помощь огонь, — как раз вовремя, чтобы не свалиться с крутой лестницы со стершимися ступенями, оказавшейся под его невидимыми ногами. Из глубины на него пахнуло отчаянием и страхом. Говорили, что эта лестница уходит так же далеко в глубь холма, как башни крепости — в небо, но Сажерук не встречал никого, кто мог бы подтвердить эти рассказы. Из тех, кого он знал и кто попал сюда, ни один не вернулся обратно.

«Сажерук, Сажерук, — сказал он себе, осторожно шагая по ступеням, — не слишком ли в опасный путь ты пустился только затем, чтобы поприветствовать двух старых друзей, да еще в таком месте, где им от твоего прихода будет мало толку?» Но что ж поделаешь — за Хитромыслом он многие годы ходил по пятам, как теперь Фарид за ним, а что до Резы — ее имя он даже не стал произносить в мыслях, как бы желая убедить себя, что вовсе не ради нее спускается по этой треклятой лестнице.

К несчастью, даже невидимые ноги не могут двигаться бесшумно, однако Сажеруку повезло — за весь путь ему лишь один раз попались навстречу люди. Это были трое надзирателей, они прошли так близко от него, что он почувствовал на лице их чесночное дыхание и едва успел вжаться в стену, чтобы самый толстый не задел его локтем. На грубо обтесанных стенах, так не похожих на сияющую облицовку дворца, через каждые два-три метра горели факелы. Дважды Сажерук проходил мимо каморок, в которых сидели часовые, но ни один из них не поднял головы, когда он проскальзывал мимо, легкий, как дуновение ветра, и такой же невидимый.