— Знаешь что, мой мальчик? — сказал он, пригнувшись совсем близко к лицу Фарида. — Если бы ты попросил меня как следует, я бы, может быть, попытался, но так — нет. Нет уж. Фенолио просят, а не угрожают ему. Хоть столько гордости у меня осталось.

Фарид чуть не ударил его снова, но Мегги удержала его.

— Фенолио, прекрати! — крикнула она старику. — Он в отчаянии, ты что, не видишь?

— В отчаянии? Ну и что? Я тоже в отчаянии! — откликнулся Фенолио. — Моя история тонет в несчастье, а они, — он вытянул вперед руки, — не желают больше писать! Я стал бояться слов, Мегги! Раньше они были, как мед, а теперь это яд, чистый яд! А как может быть писателем тот, кто разлюбил слова? Что от меня осталось? Эта история пожирает меня, растирает в порошок меня, своего творца!

— Приведи сюда Орфея! — Мегги слышала, как старается Фарид владеть голосом, изгнать из него гневные нотки. — Приведи Орфея, и пусть он пишет за тебя! Научи его всему, что сам умеешь, как научил меня Сажерук! Пусть он подберет правильные слова. Он любит твою книгу, он сам рассказывал Сажеруку! Он даже написал тебе письмо, когда был ребенком.

— Правда? — На мгновение в голосе Фенолио зазвучало прежнее его неугомонное любопытство.

— Да, он тобой восхищается. Эта книга кажется ему лучшей из книг, он сам так сказал!

— Вот как? — Фенолио был явно польщен. — Книга-то действительно неплохая. То есть она была неплохая. — Он задумчиво поглядел на Фарида. — Ученик. Ученик Фенолио. Подмастерье поэта. Гм… Орфей… — Он произнес это имя, словно пробуя его на вкус. — Единственный поэт, мерившийся силами со смертью… подходит…

Фарид смотрел на него с такой надеждой, что сердце у Мегги разрывалось.

Но Фенолио улыбнулся, хотя улыбка эта была грустной.

— Ты только посмотри на него, Мегги! — сказал он. — Этот мальчик тоже умеет смотреть тем умоляющим взглядом, которым внуки добивались от меня чего угодно. На тебя он тоже так смотрит?

Мегги почувствовала, что заливается краской. Фенолио избавил ее от необходимости отвечать.

— Ты ведь знаешь, что нам понадобится помощь Мегги? — обратился он к Фариду.

— Если ты напишешь, то я прочту, — сказала она. «И приведу сюда человека, который помогал Мортоле убить моего отца», — добавила она про себя, стараясь не думать о том, что скажет Мо об этом уговоре.

Фенолио, судя по всему, уже погрузился в поиск слов, нужных слов — тех, что не предадут и не обманут его.

— Ладно, — пробормотал он с отсутствующим видом, — возьмемся в последний раз за работу. Но где я достану бумагу и чернила? Не говоря уж о пере и стеклянном помощнике? Бедняга Розенкварц так и остался в Омбре.

— У меня есть бумага, — сказала Мегги. — И карандаш.

— Какой красивый! — заметил Фенолио, когда она положила ему на колени блокнот. — Это отец тебе сделал?

Мегги кивнула.

— Тут страницы вырваны!

— Да, для письма, которое я посылала матери, и еще для того, которое принес тебе Небесный Плясун.

— О да! То письмо. — На мгновение вид у Фенолио стал страшно усталый. — Переплеты с пустыми страницами, — пробормотал он. — Похоже, они играют в этой истории все большую роль.

Потом он попросил Мегги оставить его наедине с Фаридом, чтобы тот рассказал ему об Орфее.

— Честно говоря, — шепнул старик Мегги, — я думаю, что юноша сильно переоценивает его способности! Что такого сделал этот Орфей? Расположил мои слова в новом порядке, и все. И тем не менее, признаюсь, мне любопытно. Человек должен страдать манией величия, чтобы называть себя Орфеем, а мания величия создает интересные характеры.

Мегги была другого мнения, однако брать назад данное обещание было уже поздно. Она снова будет читать. На этот раз для Фарида. Мегги тихонько вернулась к родителям, положила голову на грудь к Мо и уснула, прислушиваясь к биению его сердца. Слова спасли ее отца, почему бы им не сделать того же и для Сажерука? Хотя он и ушел далеко-далеко… Но разве в этом мире слова не властны даже над страной молчания?

73 ПЕРЕПЕЛ

Мир существовал для того, чтобы его читали.

И я его читала.

Линн Шарон Шварц. Загубленная чтением

Реза и Мегги еще спали, когда Мо проснулся и почувствовал, что не может больше дышать между всех этих камней и мертвецов. Дозорные, охранявшие вход в шахту, приветствовали его кивками. Сквозь расселину, ведшую наружу, просачивалось бледное утро, пахшее розмарином, тимьяном и ягодами с ядовитых деревьев Мортолы. Мо все время сбивало с толку это переплетение знакомого и чужого в мире Фенолио, причем чужое нередко казалось ему более настоящим.

Кроме дозорных, у входа в шахту стояли еще пятеро, в том числе Хват и сам Черный Принц.

— Гляди-ка, а вот и разбойник, которого больше всех разыскивают от Омбры до моря! — проговорил Хват, глядя на подходящего Мо.

Все они рассматривали его, как редкостного зверя, о котором успели наслушаться самых невероятных историй, и Мо чувствовал себя как актер, вышедший на сцену с неприятным ощущением, что не знает ни пьесы, ни своей роли.

— Не знаю, как вы, — сказал Хват, обводя глазами товарищей, — но я всегда был уверен, что Перепела выдумал какой-то поэт. И что единственный, кому могла бы прийтись впору птичья маска, — это наш Черный Принц, хотя он и не похож на описания в песнях. Когда мы услышали, что Перепел попал в застенок Дворца Ночи, я решил, что они опять собираются повесить какого-то бедолагу только за то, что у него есть шрам выше локтя. Но потом, — он внимательно всматривался в Мо, словно примеряя к нему все те строки, которые пелись о Перепеле, — я увидел, как ты сражался в лесу… «Меч его крушит врагов, словно рубит лес на щепки…» Так, кажется, пелось в одной песне? Точно сказано, так оно и есть.

«Правда, Хват? — усмехнулся про себя Мо. — А если я скажу тебе, что Перепела все же выдумал поэт, да и тебя тоже?»

Как лукаво они все на него смотрят.

— Нам пора уходить, — сказал Черный Принц среди наступившего молчания. — Люди Змееглава прочесывают лес до самого моря. Два наших убежища они уже разорили, а до шахты не добрались, наверное, только потому, что не додумались искать нас прямо у своих ворот.

Медведь фыркнул, словно посмеиваясь над глупыми латниками. Серый нос на черном мохнатом лице, умные янтарные глазки — медведь очень нравился Мо еще в книжке, только он представлял его себе гораздо крупнее.

— Сегодня ночью половина нашего отряда доставит раненых в Барсучью нору, — продолжал Черный Принц, — а остальные пойдут со мной и Роксаной в Омбру.