— Барбаросса, должно быть, письменный стол грыз от досады, когда это читал, — усмехнулся Проспер и прочел послание вслух: — «В условленном месте на воде высматривайте красный фонарь в ночь со вторника на среду, ровно в час».
— Это уже завтра ночью. — Проспер покачал головой. — В час. Вообще-то поздновато. — Он засунул конверт с посланием обратно в карман и потрепал Бо по его черным крашеным волосам. — А с большущим бриллиантом это ты, Бо, здорово придумал. Вы видали, как у Барбароссы прямо глаза разгорелись от жадности?
Бо, хихикая, слизнул с ладошки снежинку. Но Оса с тревогой в глазах задумчиво смотрела на воду.
— На воде? — пробормотала она. — Что он имеет в виду? Мы что, прямо в лодке все передавать будем?
— А что тут такого? — возразил Проспер. — У Моски лодка большая, места всем хватит.
— Так-то оно так, — раздумывала Оса. — И все равно мне это как-то не нравится. Плаваю я не очень, а Риччио от одного вида лодки дурно становится. — И она глянула себе под ноги, где черная пасть канала по-прежнему ненасытно заглатывала снежные хлопья. Приближаясь к мосту, по воде плавно скользила гондола. В ней, на заснеженных подушках, съежившись от холода, сидели трое туристов. Оса мрачным взглядом следила за ними, пока гондола не нырнула под мост.
— Так ты лодки не любишь? — Проспер насмешливо дернул Осу за тонкую косичку. — Но ведь ты же родилась здесь, я-то думал, все венецианцы обожают лодки.
— Тут ты сильно ошибаешься, — неожиданно резко ответила Оса и решительно повернулась к воде спиной. — Пошли, нас наверняка уже ждут.
Снег окутал город тишиной. Оса и Проспер шли бок о бок молча, зато Бо, самозабвенно что-то напевая, беззаботно скакал за ними следом, как веселая блоха.
— Ох, не хочу я, чтобы Бо завтра ночью был с нами, — шепнул Проспер Осе.
— Да понятно, — шепнула она в ответ. — Только как ему это внушить? Мы же от одного его рева все оглохнем.
— Понятия не имею, — пробормотал Проспер. — Он и вправду упрям ужасно, особенно когда я чего-то ему не велю. Может, тебе с ним поговорить?
— Поговорить? — Оса покачала головой. — Нет, говорить бесполезно. Но ничего, у меня, кажется, есть идея получше. Заодно и от поездки на лодке отбоярюсь. Только вот графа, выходит, опять не увижу.
Виктор валялся в постели, с головой укрывшись одеялом. Он уже третий день так валялся. Вставал, только чтобы в туалет сходить, черепах накормить или купить себе в соседней кондитерской пару пирожных. Даже снег за окном, прямо у него на балконе, был ему не в радость.
— Простыл, — угрюмо просипел он в ответ на озабоченный вопрос булочницы, как его самочувствие. — От черепахи своей заразился.
После чего, прихватив пирожное, снова залез в кровать. К телефону не подходил, на звонки в дверь не отзывался. Смотрел телевизор, наблюдал за снежинками, что хороводили за окном, и внушал себе, что он болен и потому на встречу с Хартлибами в отель «Зандвирт» ну никак прийти не сможет.
Невозможно, и все. Ну никак. Все проще простого. А сообщение Хартлибов на своем автоответчике он так и так давно уже стер.
Виктор внимательно просматривал газеты на предмет сообщений о какой-нибудь краже со взломом, но единственное, что он обнаружил, была заметка о грабителе-лифтере в привокзальной гостинице. Не найдя ничего больше, он и сам удивился, что испытывает облегчение.
Вообще, с тех пор, как он возвратился домой из своего заточения, все было как-то странно. Черт подери, он вообще не понимает, что с ним такое творится. То и дело он думает об этих ребятишках. И тишина в собственной квартире вдруг стала наводить на него тоску. Иногда он ловит себя на том, что прислушивается, только к чему? Неужто и вправду возомнил, что эта шайка придет его навестить?
С тяжким вздохом он спустил ноги с дивана и поплелся к себе в кабинет.
«Когда-нибудь, хочешь не хочешь, все равно придется к этим воришкам заглянуть, — размышлял он. — В конце концов, они же всю мою коллекцию усов свистнули».
Виктор уселся за стол и достал из самого нижнего ящика фотоальбом. Насупившись, липкими от пирожных пальцами начал листать. Вот они. Его родители. Он никогда не знал, о чем они думают и что вообще у них в головах происходит. Теперь вот он уже сам взрослым стал, а все равно не знает. А вот этот младенец в детской коляске, возле которой чуть ли не по стойке смирно родители замерли, — это он, ему тогда годик исполнился. По крайней мере ему так рассказывали — это, мол, ты. Сам-то Виктор не помнил, вправду ли он когда-нибудь так чудно выглядел, такой пухлый, розовый, с темноватым пушком на головке. Он перелистнул дальше. Вот это лицо шестилетнего мальчишки, напряженно застывшего перед камерой, он еще худо-бедно помнит. И двенадцатилетнюю свою физиономию, которую он часами изучал в зеркале в поисках прыщей, тоже, конечно, не забыл. И все равно они были ему совсем чужие, эти его лица, словно лица каких-то незнакомых людей.
Виктор оставил альбом на столе раскрытым и как был, в одних носках, поплелся к зеркалу. Нос вроде бы не слишком сильно изменился. Или все-таки сильно? А что глаза? Он подошел к зеркалу вплотную, настолько близко, что видел теперь в собственных зрачках свое второе отражение. Глаза-то хоть те же остались? Это ими, теми же глазами смотрел на мир годовалый Виктор или шестилетний, который только что в школу пошел? Что вообще там прячется, в этом постоянно меняющемся теле? И как же это он мог напрочь забыть, как он себя чувствовал в два года, в пять лет, в тринадцать?
Виктор глянул на часы, что висели возле двери в спальню. Десять утра. Какой хоть сегодня день? Да, как он и опасался. Именно что вторник, тот самый день, когда он с Хартлибами встретиться должен. Эх, не удалось ему эту встречу попросту проспать. Снова тяжко вздохнув, он вернулся в спальню, постоял некоторое время в нерешительности между платяным шкафом и такой заманчиво мягкой, теплой постелью и отворил шкаф. Что же он расскажет востроносой Эстер и ее супругу? И что он хотел бы им рассказать?
«Понятия не имею, — подумал Виктор, одеваясь. — Что угодно, только не правду».
Виктор опаздывал. Было уже без четверти четыре, когда он вошел в шикарный вестибюль отеля «Габриэлли Зандвирт». С тех пор как он был здесь в последний раз, миновал уже чуть ли не месяц. Он тогда следил тут кое за кем, кто в отеле этом останавливался. Многие отели в городе Виктор изучил подобным же образом. В «Зандвирте» он, помнится, был при окладистой черной бороде и в жутких, омерзительного вида очках. Он сам себя в зеркале едва узнал — верный признак удачного маскарада. А сегодня на нем было только его собственное лицо, из-за чего у него всякий раз странным образом возникало чувство, будто он делается меньше ростом.
— Buona sera, — сказал он, подходя к стойке портье. Из-за огромного букета тотчас же вынырнула головка гостиничной регистраторши.
— Buona sera. Чем могу быть полезна?