– Тоже мне, зацепка, – сказала Ирина пренебрежительно. – Он ведь не на необитаемом острове живет! Мало ли кто мог быть в курсе его дел!

– Тоже правильно, – вздохнул Глеб. Он свернул во двор и остановил машину. – Ну вот, приехали. Вы дома, и все неприятности можно забыть как страшный сон.

– Кроме главной, – сказала Ирина.

– Да, разумеется. Хотя я советовал бы вам постараться на время забыть и о ней. Чем собираетесь заняться?

– Искать картину, – твердо ответила Ирина, почти уверенная, что Глеб сейчас официально откажется от ее услуг.

"Черта с два, – подумала она сердито. – Я вам не собачка, чтобы то приманивать меня, то прогонять. Если что, буду искать сама. Посмотрим, как вы без меня справитесь, господа сыщики..."

Но Сиверов сказал совсем не то, что она ожидала услышать.

– Искать картину – это вообще, – сказал он. – А в частности? Сегодня, например?

Ирина пожала плечами.

– Первым делом приму ванну, – призналась она неожиданно для себя. – Я чувствую себя ужасно грязной...

– Как?! – изумился Сиверов. – Неужели вас не подвергли санитарной обработке в сумасшедшем доме?! На вашем месте я бы на них пожаловался. Что это такое, в самом деле?!

– Опять вы за свое, – уныло произнесла Ирина.

– Простите, – нормальным человеческим тоном извинился Сиверов, – просто не смог удержаться. Ну хорошо, примете ванну, а дальше?

– А почему, собственно, это вас так интересует? – спросила Ирина.

Глеб Петрович, казалось, смутился. Он поскреб указательным пальцем переносицу под дужкой темных очков, озадаченно почесал макушку.

– Да, действительно, – произнес он с оттенком удивления, – какое мне дело? Извините. Это просто... Ну, словом, мне очень приятно с вами общаться – и вообще, и... Вы знаете об этом деле столько же, сколько и я, так что с вами можно говорить откровенно, ничего не выдумывая и не скрывая, как с коллегой. И при этом, что особенно ценно, моим коллегой вы не являетесь. Я ведь, если хотите знать, даже с женой не могу говорить так, как с вами, права не имею... Это ничего, что я так разоткровенничался?

– Ничего, – сказала Ирина, стараясь не показать, что упоминание о жене ее укололо. – Вытерпеть ваши шутки намного труднее.

– Вы никогда не задумывались, – спросил Сиверов, – почему слово "месть" женского рода? Мне кажется, тут кроется какой-то глубокий смысл...

– Поделом вам, – сказала Ирина. – Я ведь предупреждала, что не забуду ваших высказываний в мой адрес. А вообще-то, я вам благодарна. Вы меня действительно выручили, хотя ваша помощь имела просто чудовищную форму. Кошмарное место! Еще сутки там – и мне бы действительно понадобилось лечение. Оно мне и сейчас нужно. Вот отдохну немножко и пойду лечиться. Пройдусь по магазинам, может быть, зайду в парикмахерскую...

– Вот это правильно, – сказал Глеб. – Еще кто-то из древних медиков – не помню, кто именно, – предлагал лечить подобное подобным.

Ирина рассмеялась.

– И вы называетесь сильным полом! Какой же вы сильный пол, когда ни один из вас не способен выдержать обыкновенную прогулку по магазинам?

– Да, – улыбнулся Сиверов, – мы, как правило, предпочитаем другие прогулки.

Тон у него был шутливый, но Ирина почему-то именно сейчас вспомнила, на какого рода прогулку Глеб Петрович собирался отправиться вчера. Улыбка исчезла с ее лица, будто стертая мокрой тряпкой.

– А вы...

Глеб догадался, о чем она хотела спросить, и медленно покачал головой.

– Нет, – сказал он, – мой рейд по медицинским учреждениям, к счастью, закончен. Я нашел то, что искал.

– И?..

– Убит. Отравлен все тем же наркотиком, применяемым, в частности, пластическими хирургами в дорогих клиниках. Так что я, пожалуй, все-таки навещу доктора Мансурова. Передать ему от вас привет?

– Не стоит, – сказала Ирина. – Что ж, удачи. В случае чего я знаю, где вас искать. Вот только не уверена, что доктор Сафронов согласится выписать вас по моей просьбе.

Она вышла из машины и направилась к подъезду, скорее угадывая, чем в действительности слыша позади себя почти беззвучный смех Глеба Сиверова.

Глава 14

Перед развилкой Глеб притормозил. Гладкая полоса мокрого асфальта, обрамленная упорно зеленеющей, несмотря на позднюю осень, травой, уходила дальше, прямая, как стрела. По обе стороны возвышались аккуратные кирпичные заборы, кое-где накрытые сверху черепицей. Ворота – дубовые, на фигурных кованых петлях, ажурные, сваренные из затейливо переплетенных металлических прутьев, а то и просто глухие железные – все они были заперты, из-за заборов выглядывали разноцветные крыши – металлические, черепичные и лишь изредка шиферные, накрытые сверху, как зонтиками, кронами высоких сосен. Кое-где виднелись жиденькие печные дымы, но их было совсем мало по случаю буднего, да к тому же ненастного, дня. Это ведь был не застроенный виллами олигархов пригород, а всего-навсего дачный поселок средней руки, и дачники здесь обитали тоже средненькие – чиновники городского и районного уровней, банковские служащие (но никак не сами банкиры), адвокаты, судьи, армейские и ментовские полковники, предприниматели – словом, народ, для которого такие понятия, как рабочий день и трудовая дисциплина, еще не превратились в пустой звук.

Налево, ответвляясь от асфальтового шоссе, уходила дорога поплоше. Возле самой развилки на ней еще виднелись корявые островки переломанного колесами и непогодой асфальта и пестрые, утрамбованные до твердости железобетона участки, некогда подсыпанные щебнем, но дальше, уже в десятке метров от поворота, начиналась самая обыкновенная грунтовка с ямами, буграми, глубокими колеями, торчащими посреди дороги здоровенными булыжниками и прочими российскими прелестями. По обочинам здесь тоже росла трава, но ее зеленый цвет частично заглушался желтовато-серыми стеблями засохшего бурьяна. Заборы тут были деревянные, черные от времени и непогоды, лишь кое-где покрытые облезлой, чешуйчатой от старости краской. Местами они стояли на фундаментах, сложенных из местных булыжников; те же булыжники, которых в здешних лесах валялось видимо-невидимо, то и дело встречались в кирпичной кладке стен, разнообразя и оживляя немудреную, сугубо утилитарную дачную архитектуру. Но чаще всего дома здесь были деревянные – не такие черные, полусгнившие, как отделяющие их от дороги заборы, но тоже порядком облезлые. Сквозь щели в заборах виднелись огороды – кое-где заброшенные, поросшие лесной травой пополам с вездесущим бурьяном, но в большинстве своем ухоженные, заботливо перекопанные и разрыхленные на зиму, с укрытыми грязной полиэтиленовой пленкой кучами компоста и навоза, который ценился здесь, наверное, на вес золота. Земелька тут была – не дай бог, сплошной песок пополам с камнями, и Глеб уже в который раз поразился муравьиному упорству людей, год за годом пытающихся взрастить на этой скудной, соленой от близости моря почве хоть что-то съедобное. Они словно жили в постоянном ожидании неминуемого продовольственного кризиса, и не просто перебоев с продуктами, а настоящей катастрофы, как те сектанты, что хранят у себя в шкафах белые одежды, предназначенные для объявленного на начало будущего месяца конца света.