Она быстро взглянула в сторону окна. Там занималась алая заря.
– Тебе надо идти, – сказала она торопливо, – тебя не должны здесь застать!
– Итания…
– Это опасно для нас обоих, – сказала она настойчиво. – Беги же, Придон!.. Увы, тот человек, которого ты любишь во мне, конечно же, лучше меня… Я не такая, Придон. Я не такая. Но ты люби меня, пожалуйста! А я постараюсь стать такой… такой… чтобы лучше той, что я сейчас!
Придон торопливо протиснулся в свою комнату, поставил решетку на место. За дверью шаги стихли, раздались громкие голоса. Он прыгнул на ложе, закинул руки за голову, в тот же миг загремел ключ.
Он закрыл глаза, услышал скрип двери. Пахнуло воздухом из коридора, пахло крепким мужским потом, кожаными латами и промасленными ремнями. Шаги приблизились, ноздри уловили запах вина.
– Поднимайся, – пророкотал голос. – Я же вижу, не спишь.
Он открыл глаза. У ложа стоял, неприятно улыбаясь, Дунай. За ним и чуть по бокам держались двое очень рослых и крепких воинов с обнаженными мечами в руках. Третий воин ощупывал решетку на окне. Дернул, она подалась, посыпались мелкие камешки. Он дернул сильнее, решетка оказалась в его руках.
– Решетку сегодня ночью вынимали! – закричал он. Дунай кивнул, глаза сверкнули мрачным злорадством.
– Я так и думал!.. Ну что, артанин, сам пойдешь на казнь или тебя повести связанным?.. Я не против, если окажешь сопротивление. Ты же артанин, верно? И без боя не сдашься?
Сердце Придона после долгого путешествия по стене от спальни Итании все еще стучало учащенно. Он выровнял дыхание, спросил, не поднимаясь, не шевелясь, не отрывая взгляда от злобного лица Дуная:
– На казнь? За что? Дунай захохотал.
– Ты еще надеешься, что твой удар был не смертельным? Нет, ты убил его одним ударом.
– Кого? – спросил Придон.
Дунай захохотал громче, засмеялись и его воины.
– Князя Кохана, – ответил Дунай почти весело. – Скажу по секрету, гнусный человечек был, но и ты для нас, куявов, не лучше! Так что сразу двух мух одним ударом…
Придон медленно начал подниматься. Двух мух одним ударом? Это он – муха? А их здесь всего четверо? Пусть даже все с обнаженным оружием, а его боевой топор стоит у изголовья, сразу не дотянуться…
– Ведите к Тулею, – сказал он. – Я не стану сопротивляться.
Тулей проснулся рано, в сильнейшем раздражении, причин которого не мог понять, а у Барвника решил не спрашивать: брякнет хоть и правду, но такую гадостную, что лучше не знать вовсе. Со двора доносился приглушенный шум, там уже готовили коней для Придона и сотни куявских героев, что будут сопровождать его до границ Славии. Дальше, как сказал сам Тулей, им ходу нет, да не подумают славы, что куявы решились на дерзкий набег… ну, насмотрелись на артан, переняли гадкие привычки, однако двум-трем можно будет сопровождать дерзкого артанина и дальше.
Он сам видел, как вчера этот артанин придирчиво осматривал коней, все-таки артанские быстрее, проворнее, выносливые, но и куявские хороши ростом, толстыми ногами, спокойным нравом. Долго щупал их тяжелые подковы с заостренными краями, сообразил, что этих коней обучили драться в бою. Что ж, совсем нелишне, когда ты один против дюжины, а чтоб конь на дыбы и копытами по чужим головам.
Со двора донеслась резкая мелодия, играли на трубе. Морщась, Тулей выглянул в окно. Несмотря на рань, из окон уже высовывались хорошенькие головки, служаночки и даже знатные женщины строили глазки красивым воинам, что будут сопровождать Придона. Пришли песняры, задудели, застучали в бубны. Красивый женский голос завел песню.
Явился Черево, безмерно удивив Тулея, этот бер никогда по доброй воле не появлялся до обеда. Он собственноручно затягивал подпругу на коне Придона, конь косился смирным глазом, но все же хитрил, старался надуть пузо. Черево тыкал в брюхо кулаком, конь выпускал воздух, Черево тут же затягивал ремни туже.
Тулей хлопнул в ладоши, из-за портьеры неслышно выдвинулся слуга.
– Зови Барвника. Да, еще и Щажарда подними с постели. Тцар изволит думать!
Слуга исчез, Тулей поморщился, за окном к женскому голосу присоединились мужские, заревели, затянули, заорали с присвистом да притопом. Говорят, это одна из тех песен, что сложил этот артанин. Никогда бы не подумал, что такой здоровяк может слагать песни. С чересчур громким голосом в глотке почти невозможно иметь тонкие мысли, а какая песнь без мысли?..
Он послушал еще, признал с раздражением, что песня – чисто артанская: никаких мыслей, один крик, боль, обиды, жалобы, стенания, обвинения… И что хорошего в такой песне? Однако же поют, дурачье. Да еще как стараются, душу надрывают…
Дверь приоткрылась, осторожно вошли Барвник и Щажард. Поклонились от входа, застыли. Щажард дождался, пока Тулей задержит на нем взор, поклонился снова.
– Что изволит Ваше Величество?
– Отчет о караванах. – сказал Тулей сварливо, – что ушли в Вантит… Я вроде бы не давал позволения открывать новую дорогу.
В окно донеслись визгливые крики, трубы загремели громче. Тулей поморщился, Щажард ответил с поклоном:
– Не тцарское это дело – вникать в такие мелочи. Вот и Барвник подтвердит…
– Да что Барвник, – сказал Тулей с досадой. – Он маг, а не… Черт, да там с ума посходили! Щажард, выгони тех певцов к чертовой матери! И чтоб духу их здесь не было!
Щажард поклонился, развел руками.
– Как скажете, Ваше Величество…
– Так и скажу! – заорал Тулей. – Вообще займись этим! Вычисти город от плясунов и песенников! Пусть Ящер на них воду возит!
Щажард, уже не кланяясь, неверяще смотрел в лицо повелителя, сказал осторожно:
– Все выполним, Ваше Величество. Но, может быть, мне будет позволено узнать, что лежит в основе столь необычного решения?
Тулей, как показалось Барвинку, быстро смахнул слезу, сказал еще злее:
– Потому что только эти сволочи заставляют меня плакать!.. Разве я проронил слезу, когда ты зашивал мне сапожной иглой рваную рану на животе?.. Когда меня завалило в горах и лекари сказали, что мне не жить, а если жить, то – уродливым калекой? Я все принимал достойно!.. Но вчера я ревел, как последний дурак! У меня и сейчас вся борода мокрая. Как на меня посмотрит народ? Тцар должен быть сильным, свирепым, с мужественным… и вообще с каменным рылом, как у медведя или свирепого вепря!
Щажард быстро зыркнул по сторонам, словно искал подсказки, поклонился снова.
– Ваше Величество… а не лучше ли тогда просто велеть певцам петь только взвеселяющие песни? Тулей отмахнулся.