— Думаете, легко видеть, когда на твоих глазах любимый сын сходит с ума? — спросил он хрипло.
— Степан был любимым сыном?
Дмитрий молчал.
— Тебе очень хочется спасти брата, да? — Колосов поднялся, отошел к окну, в кабинете стало сразу темнее, он заслонил солнце Зоомузея. — Думаю, что это будет нелегко.
Точнее, невозможно.
— С таким диагнозом речь может идти только о применении принудительных мер медицинского характера, — упрямо повторил Дмитрий.
— О психушке? Ты разве не знаешь, что такое сейчас психушка?
Дмитрий опять-таки молчал.
— Ну, конечно, ежели есть деньги, — Колосов прищурился: ему казалось, насквозь он видит этого парня. — И даже наш отечественный дурдом можно несколько облагородить — так, что ли, по-твоему? Ишь ты, лежал в ЦКБ… И в психушке, значит, можно условия создать… И чем черт не шутит — были бы деньги, а? Джумгалиева — людоеда — и то, говорят, выпустили…
— Я не могу, понимаете? Не могу я, пойми ты это! — Дмитрий вдруг с силой ударил себя кулаком в грудь. — Ну что ты на меня так смотришь? Ваньку я лгать учу, сам… А что бы ты на моем месте стал делать? Если бы и тебе такого вот счастьица привалило? Была семья, и вот за какой-то месяц — все прахом… Все. Дед, потом батя, потом… Кто же знал, что у Степки это будет вот так прогрессировать? В такой жуткой форме? Кто?!
ПРОГРЕССИРОВАТЬ… астроцитоз, перерождение клеток и его прогрессирование… Психиатр пояснил Колосову: картина болезни Степана Базарова очень сложна. Вообще говорить о прогрессе болезни, когда психически больной человек превращается постепенно в кровавого маньяка…
«Мы еще так мало знаем о природе подобных заболеваний и их последствиях, — сказал врач. — Иногда процессы изменения личности идут годами, иногда же…»
— Ты успокойся, Дима, не кричи. — Колосов провел пальцем по стеклу: пыль одна. — Лично я тебя понимаю. Все понимаю. Но и ты меня, нас должен понять. Ты вот говоришь — ты юрист. Степан ваш в убийствах не признается адвокат тебе наверняка уже сообщил. И главное — не говорит, где труп девушки. Ему говорить бесполезно, но я скажу тебе: с таким диагнозом ему можно смело признаваться во всем.
— Зачем ему признаваться? — Дмитрий насторожился, чувствуя подвох.
— ВРЕМЯ СЭКОНОМИТ. Сейчас, пока сидит в изоляторе, в одиночке — ничего, еще сносно. Но потом его рано или поздно повезут, как у нас говорят, «на тюрьму». Знаешь, что такое нынешняя тюрьма для умалишенного? Там и здоровые-то не выдерживают: грязь, в камерах по сто человек, спать нельзя, сесть — ноги протянуть — тоже, вши, туберкулез.
И там ему никто поблажки не даст, скорее наоборот. Так, в «молчанке», пока он глухой, дело до суда месяцев шесть-восемь будет кантоваться, пока следователь все сам кое-как накопает. Знаешь, во что твой Степка за эти месяцы в тюрьме превратится? Если и имеется сейчас хоть какая-то надежда на излечение, — Колосов говорил страстно, — то после тюрьмы не будет ее совсем. Дурдом до конца дней — смирительная рубашка, резиновые подгузники — вот чти для твоего брата останется в жизни. Ты же любишь брата, очень любишь, ну так помоги ему, повлияй на него.
— Чтобы он быстрее во всем сознался? — Дмитрий недобро усмехнулся. — А если он не виноват?
— Я тебе говорю сейчас правду. Ты юрист, должен понять.
У СТЕПАНА ШАНСОВ НЕТ. Адвокат, по-моему, тоже это понял, он видел кассету.
Дмитрий опустил голову. Смотрел в пол.
— Вот о чем я хотел еще спросить, — Колосов прищурился. — Степка Ивана бил, невесту, учеников своих порой, ну а на тебя… на тебя он поднимал руку? Мне просто интересно, понимаешь? Он у вас очень любопытная личность. Тебя он бил?
— Меня? — Дмитрий поднял голову. Колосову показалось, что голос его дрогнул, но что это было, горечь или усмешка, он не успел понять. — Он мой брат. И всегда был со мной как брат. Я его ударил. До конца жизни себе не прощу.
А я вот тоже тебя спросить хотел. Я думал сейчас о том, что ты… ты… — сказал Дмитрий. — ЗНАЧИТ, МНЕ МОЖНО БУДЕТ УВИДЕТЬСЯ СО СТЕПКОЙ?
— Свидание следователь разрешает.
— Я знаю, ноты…
Колосов вздохнул: близнец понял все как надо. Надо же, какой сообразительный!
— Завтра приезжай часикам к десяти в Раздольск. Касьянову я позвоню, Колосов уже прикидывал в уме, что если повезет и хлыщ уговорит, уломает брата указать хотя бы, где труп этой девицы, то…
— Мы приедем вместе с адвокатом, — сказал Дмитрий.
Колосов кивнул: валяй, раз денег не жалко… Адвокаты за каждый час работы дерут, а уж за поездку с клиентом за город в какой-то занюханный изолятор… Тем более такой дорогой адвокат, как это светило… Ну, деньжонок-то у хлыща после смерти отца и деда теперь куры не клюют.
— Дим, а ты, наверное, как и брат, спортом прежде всерьез занимался? спросил он вдруг, неожиданно для самого себя.
Просто словно впервые увидел фигуру близнеца в дверном проеме: плечи косая сажень, мощная шея, сильная кисть на дверной ручке… Все же они так похожи, эти чертовы близнецы!
Дмитрий, уже готовый покинуть его кабинет, медленно обернулся на пороге.
— Да, было дело. Давно. Сейчас я спорт совсем забросил.
Колосов понимающе покивал: да, такие события в семье отбивают пристрастие к бодибилдингу, сауне и восточному массажу даже у таких холеных новорусских хлыщей. Что ж, каждому в жизни что-то одно дается: деньги есть счастья нет. Это уж как кому выпадет. А то, что у Дмитрия Базарова счастья не водилось, видно было с первого взгляда.
Дни после задержания Степана Базарова прошли для Кати очень трудно. Каждый день, являясь утром на работу, она спускалась в управление розыска за новой порцией информации по этому делу. Но такая открытость и щедрость на факты со стороны начальника отдела убийств, обычно хмурого, скрытного, совсем ее не радовала. Участие в этом деле от начала и до конца Катя заслужила — Колосов играл с ней честно. Другой вопрос — какой ценой заслуживала… А каждый новый день начинался для нее и Колосова с одного и того же мучительного вопроса: «ОН сказал, где Лиза? Нет?»
Кате, чтобы она угомонилась и перестала спрашивать об одном и том же каждый день, даже позволили сунуть нос в святая святых — материалы оперативно-разыскного дела.
Колосов не напоминал ей об обещании, что она не будет писать об этом деле до тех пор, пока он не разрешит. Он не знал, что Катя, вполне возможно, теперь не сможет об этом писать, а если все же решится, то напишет так, что читатель не узнает и половины правды.
Кроме того, по строжайшему велению прокуратуры фамилия подозреваемого в «раздольском кошмаре» от всех непосвященных и посторонних тщательно скрывалась. Базаровы были в Москве слишком известны, чтобы предавать огласке сложившуюся ситуацию до предъявления обвинения Степану Базарову.