— Будет служебное расследование, Катерина Сергеевна. Из Главка уже звонили. По всем фактам нынешней самодеятельности нашей.
Но Катя молчала и смотрела в окно.
— Служебное расследование, значит, — повторил Колосов и вырулил на шоссе к станции. — И пусть расследуют. На пленке все есть — пусть глядят. Судят пусть, рассуждают, что правильнее, профессиональнее — раскрыть дело до конца, дело, где все с самого начала было не так, или сохранить обвиняемого до суда невредимым и…
Он не сказал «живым» — операция еще шла. Дмитрий Базаров с диагнозом тяжкие телесные повреждения — проникающее ножевое ранение в брюшную полость еще лежал на операционном столе.
Катя повернулась к Ивану. Он сидел скорчившись, обхватив колени руками, едва не касаясь пораненным подбородком спинки переднего сиденья. Его бил сильный озноб.
— Ну зачем вы все это затеяли со Степаном? — скорбно спросила она.
Иван молчал.
— Степан все эти дни был у тебя? — продолжала она настойчиво допрашивать.
— Нет. Только позавчера пришел.
— Откуда? Где он скрывался после побега?
— У него много мест. Их вообще много.
— Кого их? Его учеников или… — Катя запнулась. — Или таких вот… оборотней?
— Всех. Их много. Он не последний из их числа.
— Но для чего вы затеяли этот ужас с лжезаложничеством?
Ведь ты теперь соучастник. Если Степан покажет на допросе, что вы договорились заранее, чтобы…
— Он не покажет. Он мне поклялся. — Иван закрыл глаза. — Он и так уже ЭТО взял на себя и… и он… он мой брат. Странно, но мы выяснили это только позавчера. А для чего… Для того, что так лучше. Это не месть. Просто так лучше.
— Что лучше? Что?! Вы же его убили, убили брата! Вы ему уподобились. И если он умрет, вы же будете…
— ТАК ЛУЧШЕ, — повторил Иван упрямо. — Для всех.
Для семьи, для нас, для нашей фамилии. Это с самого начала было наше семейное дело. Никто не должен вмешиваться.
Мы решили все закончить сами. Мой брат Степан так сказал мне. И я согласился.
Колосов молча вел машину. Свое он уже сказал. В этом деле все с самого начала было не так. А впереди — служебное расследование…
Катя — иное дело. Женщины, видно, просто не могут не разговаривать о том, что их в данную минуту тревожит и пугает. Стремление выплеснуть эмоции и получить ответы на все вопросы — это, наверное, суть женской натуры…
Зазвонил мобильный телефон. Колосов слушал молча. Остановил машину. Обернулся к ним.
— Звонили в дежурную часть из больницы. ОН УМЕР.
Только что. Врачи сделали все, что смогли, но он потерял слишком много крови.
Машина тронулась. Колосов видел в зеркальце лицо Ивана. Он плакал. Потом резко, зло утер слезы.
— Так лучше, — повторил он, — все равно: так даже лучше.
Машина проехала еще метров двести, миновала поворот на цыганский поселок, изгиб Клязьмы, овраг, где до сих пор еще, смердя и отравляя воздух, гнил труп убитой собаки. По обеим сторонам дороги снова был лес: ели, сосны, толстый ковер прошлогодней хвои, глушащий все шаги. Дождь расходился сильнее. А над Клязьмой дугой выгнулась блеклая размытая радуга.
— Остановите, — попросил Иван внезапно.
Никита затормозил.
— Мы тебя до Москвы довезем, до дома.
— Нет, не надо. Я сам. Я доберусь… Потом. Я… мне надо побыть одному, — Иван ухватился за ручку двери. — Я никуда не денусь — вызовы ваши, повестки… я приду… Но сейчас я хочу быть один. Пустите же!
Последнее, что видела Катя, — царапину на его горле, расплату за инсценировку «заложничества», ранку, нанесенную братом-оборотнем…
Иван вышел под дождь. Медленно побрел назад по шоссе.
Колосов тронул машину, Катя оглянулась: Иван круто повернул с дороги в лес. Вошел под его омытые влагой хвойные своды. И…
Только тихо качнулись ветки елей. С них упали на землю дождевые капли.