Он отвлекся, и горячий парафин капнул ему на руку.
– О черт…
– Больно? – хихикнула Астра. – Когда Психея захотела увидеть лицо своего возлюбленного, то ночью подкралась к нему, спящему, и капля раскаленного масла из светильника упала на прекрасного бога, разбудив его. Ты не прячешь от меня свой истинный облик? – повернулась она к Матвею.
Улыбка сползла с ее губ, а глаза стали туманными, устремленными далеко за пределы этой комнаты, как будто что-то открывалось перед ней в недоступном всем остальным мире Двойников…
Михаил застал в деревне группу молодежи – туристов, заблудившихся на болотах, которые облюбовали его избу, – и погруженных в молитвы Василису и Улиту.
– Страсти-то какие, Господи! – воздевали руки к закопченному потолку сестры-праведницы. – Грехи наши тяжкие, раз от бесов покоя нет!
Они разразились причитаниями, из которых следовало, что в Камку повадилась нечистая сила. «Черти» под покровом ночи орудовали в погребах, на сеновалах, не обошли даже колодец: гремели цепью и ведром, утащили жестяную кружку.
Два парня и девушка, поселившиеся в избе, обжитой Михаилом, не подтверждали зловещих фактов. Забываясь молодым сном, они ничего такого не видели и не слышали.
Вещи, оставленные Прилукиным, были в целости и сохранности – ребята сложили их в угол. Сами они грелись у печи, а ночевали в спальниках прямо на деревянном полу. Северный ветер принес похолодание и дожди. От сырости одежда была влажной – туристы натянули поперек горницы веревку и сушили свитера, футболки, носки.
– В такую погоду нам идти нельзя, – объяснил старший группы. – Что за радость грязь месить? Да и опасно.
– Живите, сколько нужно, – кивнул Михаил. – Вы мне не мешаете. Я кое-какие расчеты закончу, вещички соберу и уеду. Меня жена ждет.
Вечером он отправился навестить старушек. Те совсем расклеились. Василиса кашляла, Улита жаловалась на боли в суставах. Обе были напуганы, непрестанно жгли лучину и сидели у образов, прижавшись друг к другу, как две нахохлившиеся птицы.
– Хотите, я все дома и сараи обойду, в баньки загляну, в погреба? – сжалившись над ними, предложил молодой человек. – Окурю ладаном. Есть ладан?
Ладан нашелся – завернутые в тряпицу драгоценные запасы «на всякий случай». Под кадило приспособили консервную банку.
– Ты молитвы знаешь, сынок? От бесов-то?
– Придумаю что-нибудь.
Он, как обещал, методично обследовал постройку за постройкой, везде куря сизым дымком. Кое-где его зоркий глаз заметил следы, но не чертей, а людей. Отпечатки сапог большого размера, которые не успел смыть дождь, остались под навесом, на земляном полу покосившегося сарайчика. Может, кто из рыбаков непогоду пережидал? Или убийца егеря прятался. Куда ему еще идти? Самое милое дело – хорониться в здешних местах. В каждой заброшенной деревне милиционера не поставишь. А люди на болотах неразговорчивые, себе на уме. Если что видели, болтать не торопятся.
У туристов на ногах были кроссовки – это Михаил отметил сразу. Василиса и Улита в дождь носили видавшую виды резиновую обувь. Обнаруженные следы сапог явно принадлежали мужчине.
В заколоченном доме у самого леса кто-то побывал: доски, крест-накрест прибитые к ставням, отодраны, валяются ржавыми гвоздями вверх. Михаил заглянул внутрь, освещая фонариком темные недра нежилой горницы. Обрывки паутины свисали с почерневших от сырости балок, пыль на полу смазана – никак «бесы» тут ночевали. Молодой человек добросовестно подымил самодельным кадилом и двинулся дальше.
Последним он осматривал дом Авксентия, где жила Таисия. Кажется, комнаты еще хранили следы ее присутствия – вот пучки трав, которые она собирала, вот сложенные горкой дрова у свежевыбеленной печки. Вот банка с клюквой, вот ситцевые занавески, выстиранные перед отъездом. Как будто она не просто бросила избу, а оставила в идеальном порядке, подготовила для кого-то другого, кого судьба приведет в эти стены.
Туристам поселиться в доме старца не позволили сестры. Это-де памятное место, обитель пустынножителя, святого человека, который теперь с самим Господом беседует в Царствии Небесном. Молодежь перечить не посмела и заняла избу инженера.
Глядя на иконы, перед которыми молилась бывшая послушница Филофея, он почувствовал, как сжалось сердце. Не хотелось оставлять ее одну в городе, ох, как не хотелось. А пришлось. Не сбежит ли? Вдруг он приедет, а квартира – пуста? Упорхнула пташка из клетки.
«Куда она пойдет? – успокаивал себя Михаил. – Денег я ей не оставил. Не из жадности, а чтобы сидела и ждала мужа. Если она за все эти годы, будучи совершенно свободной, никуда из Камки не уехала, значит, порвала с прошлым полностью и окончательно. Захотела бы – нашла бы в Шубинке почту, телефон. Рейсовый автобус там ходит каждый день. Что-то же держало ее в Камке? А теперь она и вовсе замужняя женщина, венчанная жена. Нет, никуда Таисия не денется – обещание дала!»
Эти мысли приносили временное облегчение. Проходил час, и они возвращались, как морской прилив. Беспокойство росло, и Михаил не знал, куда себя деть.
«Ты ничего о ней не знаешь, – нашептывало его второе „я“. – Только данные, указанные в паспорте: имя, фамилия, возраст. А они ничего о человеке не говорят. Приедешь, а женушки и след простыл. Где искать? У кого спрашивать?»
Михаил сжимал зубы, на скулах вздувались желваки. Сколько сил он потратил, завоевывая неприступную крепость… Ему бы наслаждаться лаврами победителя, а он изводит себя пустыми подозрениями. Его тоскливый взгляд блуждал по стенам, увешанным целебными травами, по выскобленным до янтарного блеска деревянным лавкам. Два ларя – побольше и поменьше – стояли в углу, один на другом…
В оконные стекла стучал дождь. Брехали собаки. Приблудные псы, которых подкармливали сестры и все временные жители деревни, заливались лаем по любому поводу. Когда лай стал громче, Михаил вскочил, потушил свечу, прильнул к окну и скорее ощутил, чем увидел: черная тень метнулась наискосок через двор к курятнику.
Он выскользнул наружу, крадучись преодолел расстояние от избы до сарая и затаился под хлипким навесом. В прорехи лились холодные дождевые струи, попадали за воротник. Закудахтали куры… Михаил одним прыжком ворвался в тесный сарайчик, бросился вперед, наугад нанес сокрушительный удар, попал – и какое-то тело грузно осело на загаженный куриным пометом пол.
Тяжелая полукруглая арка входа в кремль открывала вид на центральную асфальтированную аллею. Мощные приземистые башни, увенчанные конусами крыш, и ровные зубцы стен придавали крепости суровую тяжеловесность.
Солнце садилось. Медные краски заката едва проступали сквозь плотную пелену облаков. Пустился мелкий дождь. Люди прятались под деревьями, а счастливые обладатели зонтов неторопливо прогуливались, наслаждаясь свежей прохладой. Промытые листья блестели, их зелень ярко выделялась на фоне темных туч. Музеи кремля работали до шести часов и уже закрылись. Только массивные двери Софийского собора оставались гостеприимно распахнутыми.