Луна пошла на ущерб. Поднявшись над утесами, она протянула зыбкий мост лучей над черной рябью. И в тихую ночь пена белела на зубьях рифов. С темнотой на море легла прохлада.
Восемь галликен не без труда разместились в двух челнах. Негромко, почти человеческим голосом, постанывали весла. «Оспрей» шел впереди. Две женщины молча сидели на баке за спиной впередсмотрящего, еще две – на корме, рядом с капитаном Маэлохом, который стоял у кормила. Он знал этот путь назубок, и опасаться приходилось разве что плавающих бревен да обломков судов.
Дахилис сидела совсем рядом с ним. Она устроилась, поджав ноги, на подушке, опираясь спиной о фальшборт. Королева, казалось, погрузилась в размышления. Но все же время от времени бросала взгляд на силуэт капитана, чья борода топорщилась на фоне Медведицы. Он тоже украдкой косился на красивую женщину, откинувшую покрывало, так что в лунном свете блестели пушистые пряди волос. Над ее головой вставало созвездие Девы. Наконец взгляды нечаянно встретились, и оба сконфуженно отвернулись.
Из темноты медленно выступил низкий берег. Над бухтой чернело приземистое каменное здание с невысокой башней. У причала светился красный огонь фонаря. Повинуясь негромкому предупреждению вахтенного, Маэлох развернул судно. Бухты канатов ударились о причал. Впередсмотрящий соскочил на берег с концом в руках, закрепил его на тумбе. Маэлох тут же кинул ему с кормы другой конец, а сам поднял и привязал рулевое весло. В свете фонаря показалась старая Квинипилис, сегодня был ее черед нести Бдение.
Дахилис встала. Капитан предложил ее руку.
– Позволь помочь, моя королева, – тихо сказал он.
– Благодарю, – шепнула она. Не многие из благородных снизошли бы до такой вежливости.
Он провел ее по палубе, спрыгнул первым и протянул ей руку. Забыв на секунду о предстоящем деянии, она в порыве озорства шепнула:
– Я не калека, справилась бы и сама, но все равно приятно! Надеюсь, тебе тоже…
– Моя королева… – бравый капитан чуть ли не первый раз в жизни растерялся. И сказал поспешно: – Гм… Мне здесь подобает лишь повиноваться, однако осмелюсь посоветовать: лучше бы нам вернуться до захода луны. Прилив тут коварный – неприятная зыбь. Но решать, понятное дело, вам.
– Думаю, мы справимся быстро, – она снова посерьезнела. – Помните, завтра нельзя выходить в море – пока король не дозволит.
– Никому и в голову не придет, – отозвался Маэлох, – после того как узнают, что ночью здесь побывали все Девятеро.
Квинипилис махнула рукой. Дахилис догнала Сестер, и они, вытянувшись цепочкой, стали подниматься по тропе.
Жесткая трава в лунном свете казалась серой. Остров был пустынен, только в мелких прудиках копошились странные создания. Однако к берегу подплыли три тюленя. Они провожали галликен, пока те шли вдоль воды, а когда тропа свернула в глубь острова, остались на месте, словно дожидаясь их возвращения.
У Камней Квинипилис поставила фонарь на землю. Она вела ритуал приношения соли и крови. На этот раз в жертвенном огне не было дерева, потому что моление не касалось стихии Земли. Вместо этого принесли Огонь в жертву Воздуху, подняв щиток фонаря и раздув яростное пламя, и Воде – загасив свечу в котле с настоем трав. Потом галликены сцепили руки и двинулись вокруг менгиров в медленном хороводе, заклиная:
Западный ветер, проснись.
Вновь охотится волчья стая.
Пастухам не сберечь ягнят,
Ветер мощный, приди, спаси,
Ветер Запада, пробудись!
К Лиру взываем!
Пусть пошлет тебя на врага,
Что просторы Земли и Моря
Злым разбоем осквернил.
Гребни волн подними горами
Ты, разбойников не щадя.
К Таранису взываем!
Погибель пошли на тех,
Кто смерть и разруху сеет,
Западный ветер, проснись.
Вновь охотится волчья стая.
Пастухам не сберечь ягнят,
Ветер мощный, приди, спаси,
Ветер Запада, пробудись!
К Лиру взываем!
Пусть пошлет тебя на врага,
Что просторы Земли и Моря
Злым разбоем осквернил.
Гребни волн подними горами
Ты, разбойников не щадя.
К Таранису взываем!
Погибель пошли на тех,
Кто смерть и разруху сеет,
Молот свой подними,
Да будут бури удары
Как Молот твой тяжелы!
К Белисаме взываем!
Жизнь дающей младенцам,
Отнимающей у стариков,
К той, чья звезда горит
До восхода и на закате.
Погибель – моря волкам.
Западный ветер, проснись!
I
И на вторую, и на третью ночь над кораблем в море летала сова. Птица беззвучно возникала из темноты, проносилась над черепом римлянина и снова скрывалась в ночи.
Не только Ниалл видел ее, и люди начали перешептываться. Король не дал страху овладеть войском. Он приказал спустить на воду карраки, и сам направился к ближайшему судну.
– Бояться нечего, – объявил Ниалл флоту. – Это необычная птица, кто спорит, но она ведь не причиняет вреда? Может быть, это несчастный заблудший дух – но ему не одолеть наших заклинаний. А может, и посланец колдуний Иса, но если так, он принесет им весть, что мы не замышляем зла их городу. Неужели вы, мои дорогие, испугаетесь какой-то птахи?
Так гордо стоял он в своем семицветном плаще, что все сердца забились сильнее. Он вдохнул мужество в каждого воина. Если и закралась тревога в сердце самого короля, этого никто не увидел.
Стоял штиль, и суда снова шли на веслах. Бесконечная гладь океана чуть колыхалась под безоблачным небом. Ниалл не знал точно, где находится, однако предполагал, что остался день пути на юг, после чего можно повернуть к берегу. Определившись по береговой линии, легко будет выйти к устью Лигера.
Но на следующую ночь, через несколько часов после очередного появления совы, на западе сгустились тучи. Они громоздились черными горами, и с той же стороны налетел ветер. Он бушевал все сильнее и к рассвету превратился в шторм.
О том, что поднялось солнце, люди догадались лишь по тому, что непроглядная мгла стала чуть светлей. Неба не было. Над самой водой, как дым пожарища, клубился туман. Чудовищные волны громоздились над бортом, с рокотом обрушивались и вздымались опять. Их зеленые гребни, увенчанные ослепительно белой пеной, вставали над темными провалами. Ветер заполнил весь мир. Он вонзал холодные клыки в кости людей, обжигал словно плетью, хватал за одежду и тянул к подветренному борту, грозя утопить. То и дело хлестал дождь с крупным градом.
Люди были бессильны. Им оставалось только удерживать суда носом к ветру. Все свободные от гребли вычерпывали воду – ведрами, котелками, шлемами и даже сапогами. Корабли зарывались форштевнем в волну и снова выныривали. Потоки слез стекали из глазниц черепа. Борта стонали в муке. Куда буря уносила корабли – не знал никто.