До дома стражи оказалось недалеко. Здесь, на случай тревоги, были размещены двенадцать солдат морской пехоты – хотя до сих пор ни один дикарь не осмеливался посягнуть на святость этих мест. Стражи в самом деле обрадовались компании и выставили кувшин меда. Грациллоний встретил здесь знакомых, которые уже успели убедиться, что новый король – славный малый и хороший товарищ. Римляне с исанцами надолго засиделись за выпивкой, так что в конце концов Грациллоний оставил их, а сам поспешил обратно.
Дахилис выбежала навстречу и, забыв о королевском достоинстве, бросилась ему на шею.
– О, любимый, все так чудесно, и предзнаменования… предзнаменования! Ей не будет равных – твоей дочери! – Привстав на цыпочки, она дотянулась губами до его губ.
…Он разделил со служительницами богини простую, но вкусную вечернюю трапезу. Пришли Верика и Маклавий, после молитвы завязался оживленный разговор. Кинан не ужинал и прошел прямо в отведенную гостям комнату.
На закате трое солдат выехали из долины. Главная жрица дала позволение принести молитвы Митре – но не на священной земле. Они отыскали поляну, освещенную последними лучами солнца. На обратном пути богобоязненный Грациллоний развеселился настолько, что решился пошутить: «Не проспите, ребята!»
Дахилис снова ждала его перед храмом.
– Погуляем перед сном? – предложила она. Рука об руку они прошли сквозь сумерки, увидели первые звезды. Нимфы не показывались, но ему было довольно той, что шла рядом.
Вернувшись в свои покои, она сбросила одежду и потянулась к нему. Пламя светильника бросало розовый отблеск на ее щеки и плечи, освещало драгоценный сосуд – ее живот. Все остальное скрывалось в нежной тени. Дахилис улыбнулась.
– Ну что ты стоишь? Разве не видишь, как я хочу тебя?
– А… можно?… здесь?
– Ты потрясающий дурачок! – звонко расхохоталась она. – Где же еще заниматься любовью, как не здесь?
Всю ночь ему казалось, будто над ними стоит Белисама.
III
Грациллоний велел своим снам разбудить его до рассвета, и они исполнили приказание. За окнами стояла серая мгла, в комнату лились сырая прохлада и тишина. Он с трудом различил на подушке головку Дахилис с разметавшимися прядями волос. Она спала, свернувшись под одеялом, как ребенок. Какие у нее длинные ресницы! Он тихонько поднялся, но кожаная обшивка матраса заскрипела, и ресницы ее сразу затрепетали. Грациллоний наклонился и поцеловал жену.
– Т-с-с… – шепнул он. – Я ухожу встретить солнце молитвой и, может, задержусь немного в лесу. Спи, – он промолчал о предстоявшем, чтобы не огорчать ее лишним напоминанием о разделявшей их вере. Волнение может повредить нерожденному ребенку. Дахилис улыбнулась и снова закрыла глаза.
Грациллоний достал чистую одежду, застегнул сандалии и прихватил все необходимое. На цыпочках вышел из комнаты и на ощупь пробрался к задней двери. Жрицы и весталки еще спали – их моления совершались в полуденный час, в полночь в ночи полнолуния и на восходе Венеры. Мужчины ждали его снаружи. Под военными плащами у всех виднелись белые туники. Они молча приветствовали его военным салютом и вытянулись в цепочку. Кинан шел последним. На западе еще мерцали звезды, но восток просветлел. Над прудом плавал туман. Сандалии сразу промокли в росистой траве. Слышался только звонкий голосок ручья.
Накануне Грациллоний обследовал холмы и решил направиться на северо-восток. В полумраке тропка была почти неразличима. Люди спотыкались о корни, но ручей пел и блестел, провожая их вверх по холму. Не сразу удалось найти хорошее место, но наконец наткнулись на долинку, которую словно приготовил сам Митра. Круглая, как миниатюрная долина Нимфеума, пересеченная ручьем, который брал начало из источника чуть выше по склону. Деревья теснились вокруг, храня ночь под сводами листвы, но вершины их уже посеребрили рассветные лучи. Белые колокольчики вьюнков светились на стволах, на листьях горели капли росы.
– Здесь, – сказал Грациллоний. – Приготовимся.
Он первый скинул одежду и омылся в водах ручья. За ним – Верика и Маклавий. Омывшись сами, они стояли рядом, пока Кинан повторял их движения. Все трое накинули туники прямо на мокрые тела, сам же Грациллоний облачился в мантию и фригийский колпак.
– Преклони колени, – сказал он, положив ладонь на голову принимающего посвящение, и обратился к богу, прося его милости.
Над поляной разгорелся свет. Солнце поднялось над вершинами деревьев. Грациллоний, Маклавий и Верика хором произносили утреннее славословие. Кинан молчал.
Легионеры-митраисты принесли с собой кремень, огниво, сухие дрова и предмет, который Грациллоний специально заказал у кузнеца. Посвященные в степень Воинов солдаты разводили огонь, пока Персиянин Грациллоний задавал ритуальные вопросы. Заученные Кинаном ответы твердо звучали в тишине.
Костер скоро разгорелся. Маклавий за деревянную рукоятку поднял клеймо, положил на угли.
– Преклони колени, – снова приказал Грациллоний, – и прими Знак.
Кинан повиновался. Грациллоний принял от Маклавия раскаленное клеймо. Кинан бестрепетно наблюдал за ними. Верика подошел к нему сзади, обхватил за плечи. Левой рукой Грациллоний отвел со лба солдата прядь волос, заглянул в глаза. На миг ему припомнилось, как он хлестнул по этому лицу, тогда, на корабле. Это уже прошлое. А клеймо Солнца останется навсегда. Только побледнеет со временем. Произнося Слова Огня, Грациллоний коснулся железом лба. Кинан со свистом выдохнул сквозь зубы. Запахло паленым. Центурион отнял клеймо, вернул его Маклавию и нагнулся, чтобы помочь Кинану подняться.
– Идем, – сказал он.
Они вместе вошли в ручей. Грациллоний зачерпнул воды, плеснул на горящий ожог.
– Добро пожаловать в Братство, Ворон.
Он обнял нового брата, поцеловал его в обе щеки. Они вышли на берег, раздвигая ногами вьюнки.
– Исполнено, – сказал Грациллоний.
В их торжественное молчание ворвался крик. Мужчины резко обернулись и увидели под деревьями Дахилис. Ее волосы растрепались, подол платья был в грязи. По лицу текли слезы.
– Что ты здесь делаешь? – выкрикнул пораженный Грациллоний. За его спиной Кинан прорычал:
– Женщина, в этот священный час!
– Мне не спалось. Я увидела ваши следы на росе и пошла вверх по ручью. Я думала, мы… О! Мне так жаль, так жаль, но это ужасно – то, что вы сделали. Я не смела заговорить… – она воздела руки и глаза к небу. – Мать Белисама, прости их. Они не ведали, что творят!
Как всегда в моменты кризиса, Грациллоний не размышляя начал действовать. Прежде всего он повернулся к мужчинам.
– Она не осквернила церемонию, – обратился он к ним на латыни со всей властностью, на какую был способен. – Это не Митреум, а просто подходящее место. Оно открыто для каждого. Она не прерывала обряда. Митра не гневается. И вы успокойтесь, – хотел бы он надеяться, что сказанное – правда. Он и сам не был посвящен в глубинные таинства.