– Он воспитанный пес, и никогда не тронет без нужды.

– Спасибо большое, но я себе здесь уже комнатку присмотрел, и она мне очень понравилась, – снова отказался Валентин. – Буду сегодня спать, как фон-барон, – засмеялся он.

– Ну, как знаешь, а я пошла, – произнесла женщина. – Тимофей, я завтра пораньше приду, как и договаривались, – напомнила она старику.

– Да-да, приходи, завтра я тебе все покажу и дам последние указания, – кивнул головой тот. – Спокойной ночи, Ильинична.

– Всего хорошего, – ответила та. – Валентин, проводи-ка меня до моей калитки, – распорядилась женщина и вышла из комнаты.

– А почему вы так сказали Екатерине Ильиничне? – спросила у Тимофея Олеся.

– О чем это ты?

– Я про последние указания.

– Ах, ты об этом? – грустно улыбнулся старик. – Пустяки, не обращай внимания. Это у нас с Ильиничной свои дела, стариковские.

Олеся бросила встревоженный взгляд на Валентина, но тот уже повернулся к ней спиной и выходил из комнаты, чтобы проводить Екатерину Ильиничну.

10

– Нет, я так больше не могу! Я больше просто не выдержу таких нервных потрясений, – осипшим от волнения голосом надрывался Валя, торпедой влетая в спальню к подруге. – Леся, немедленно вставай, иначе я за себя не ручаюсь.

– Зачем же так кричать? Я легла в три часа ночи, а уснула вообще только в шестом часу утра, – проворчала та, с трудом продирая сонные глаза. – В чем дело? Что еще у тебя случилось?

– Ты у меня спрашиваешь, что случилось? – возмущенно пропыхтел молодой человек. – Это я у тебя должен спросить, что происходит в этом доме! Если мне не изменяет память, он теперь твой, кажется? И это ты меня сюда притащила.

– Господи, как же ты любишь напустить туману! – пробормотала Олеся, ничего не понимая и снова бухаясь носом в подушку. – Если тебе захотелось почесать языком, приходи через пару часов, я ужас как спать хочу.

– Нет, вы только посмотрите на нее, люди добрые, спать она, видите ли, хочет! – от души возмутился Валентин. – Вставай немедленно!

– Зачем?

– Затем!

– А поконкретнее никак нельзя?

– Прогуляйся до гостиной, там тебе и будет все конкретно, – взвился Валентин. – Нет, с меня достаточно! Я не могу переживать стресс за стрессом, не рискуя при этом своим драгоценным здоровьем. Спать она, видите ли, хочет! Какая возмутительная беспечность!

– Да что произошло-то, ты мне можешь нормальным языком объяснить? – прикрикнула на друга Олеся, с раздражением приподнимаясь с подушки.

– Нормальным, да? Нормальным, да? Да как я могу говорить нормально, когда в этом доме кошмар что творится? Как я могу вообще все это выносить? Я такой ранимый, такой... Нет, ты мне скажи на милость, дорогая моя, как можно... у меня просто слов не хватает....

– Не хватает, тогда вали отсюда, Валюша, обратно в сад, и не мешай мне спать.

– Ах так, да? Я ей хотел... а она... Вот так ты со мной, со своим, можно сказать, единственным и неповторимым другом? – возмущенно вскричал он. – Все, мне плохо, у меня головокружение, теснение в груди, и сейчас у меня будет сердечный приступ прямо на этом самом месте, – закатил он глаза. – И пусть тебя замучают угрызения совести, если я умру таким молодым и красивым. И пусть....

– Нет, ты не Кадушкин, ты настоящий Погремушкин! Сейчас же прекрати этот цирк! – раздраженно рявкнула Олеся. – Что за представление ты мне здесь устраиваешь, клоун недоделанный? Или немедленно говори, что случилось, или мотай отсюда к той самой нехорошей маме!

– Не кричи на меня и не обзывайся! – решительно предупредил Валентин, для пущей убедительности погрозив пальцем. – Иначе вообще ничего не скажу.

– Хорошо, больше не буду, – вздохнула девушка. – Извини.

– Вот так-то лучше.

– Надеюсь, ты передумал умирать от сердечного приступа? – улыбнулась Олеся.

– Повременю немного.

– Я рада, а теперь говори!

– Ладно, так и быть, слушай! – великодушно согласился Валентин. – Я сегодня, как «умная Маша», встал пораньше, оделся, привел себя в должный порядок и пошел немного прогуляться по саду. Ну, сама понимаешь, чтобы аппетит нагулять, осмотреться немного, прикинуть, сколько тебе соток землицы обломилось. Ой, слушай, там такой прикольный домик стоит, на теремок похож, весь деревянный, просто прелесть, я...

– Валя, прекрати резину тянуть, – перебила его Олеся. – Говори по существу.

– Ну вот, хотел ей рассказать про ее собственность, а она...

– Валя...

– Возвращаюсь я, значит, с прогулки в распрекрасном настроении, хоть песни пой. С букетом полевых цветочков, заряженный чистым воздухом, умытый утренней росой, обсушенный ласковым ветерочком, согретый теплым солнышком...

– Я тебя сейчас прибью, закопаю в саду, откуда ты вернулся, засушенный ветерочком, и клянусь, нисколечко об этом не пожалею, – выразительно прошипела Олеся, уже начиная выходить из себя. – Ты что, Кадушкин, решил надо мной поиздеваться?

– Господи, ма шер, что ты такое говоришь? У меня даже в мыслях такого не было, – воскликнул тот. – Травка зеленая, воздух упоительный, вот и навевает. Ты же знаешь, что в душе я всегда был непонятым поэтом, и сейчас просто стараюсь успокоить свою вконец расшатавшуюся нервную систему, потому что она...

– А еще короче?

– Да куда уж короче-то? Захожу в гостиную, а там прямо посередине стол стоит... с гробом, – истерично выкрикнул Валентин петушиным фальцетом. – Вот тебе и короче, блин.

– С каким гробом? – вытаращилась Олеся.

– Я так предполагаю, что деревянным, – ехидно прищурился Валя. – И крышечка аккуратненько так к стеночке присланутая стоит... прислонетая... в общем, об стенку облокотилась крышечка. Ты представляешь, какая вопиющая наглость?

– А что в гробу? Вернее, кто в гробу лежит?

– Никто не лежит, пустой он, – сердито буркнул Валя.

– Как пустой?

– А вот так, – развел молодой человек руками. – Подушечка там есть, с белыми кружавчиками, на ней венчик, что на лоб новопреставленному кладут, покрывало тоже имеется, а вот самого главного, для чего предназначаются гробы, то бишь самого покойника, – и нет.

– Ты, случайно, не бредишь?

– Если бы!

– Господи, Валя, я, кажется, поняла, в чем дело, – ахнула Олеся, проворно вскакивая с кровати. – Этот гроб Тимофей для себя приготовил.

– Тимофей? А зачем ему гроб? – растерянно спросил молодой человек, глупо хлопая глазами.

– Ты что, забыл? Ведь он уверен, что сегодня умрет. Где он сейчас? Ты его не видел?

– Ох, Матерь Божья, и правда забыл! Как же я мог об этом забыть? – хлопнул молодой человек себя по лбу. – Нет, не видел я его. Вот голова садовая, такой кипиш поднял, и все зазря!