– Девять лет. Раечка тогда свою квартиру продала, чтобы операцию на сердце сделать, поэтому ко мне перебралась.
Я удивилась. Нет, я знаю, что здравоохранение у нас бесплатное только на бумаге. На деле надо выложить деньги за анализы, заплатить нянечкам, чтобы выносили «утку», медсестрам, чтобы нормально делали уколы, лечащему врачу, чтобы вместо гланд не вырезал аппендицит… Но неужели и с пенсионеров сдирают три шкуры? В этом духе я и высказалась Лидии Тимофеевне.
– Никто не хотел со старухой возиться, – махнула рукой баба Лида. – Раечке ведь тогда семьдесят лет стукнуло, ей врач открытым текстом сказал: «Какая уж тут операция, тебе, бабка, пора на погост. А у нас очередь из двадцатилетних». Ну, она поехала в Израиль, и там ей отличным образом поставили кардиостимулятор. На девять лет жизнь продлили! Правда, в копеечку влетело, все деньги от квартиры врачам ушли подчистую.
– А Валерий Ефимович что же денег матери не дал?
Старушка пожала плечами.
– Деньги все в бизнесе были. Валерочка сказал, что взять их оттуда невозможно.
Ага, невозможно. И буквально через пару лет он купил четырехкомнатную квартиру в центре Москвы. И еще хватило наглости просить мать участвовать в фиктивном дарении. Я и так была о Крылове невысокого мнения, но теперь оно упало ниже плинтуса.
Бабулька сделала бутерброды с маслом и вареньем, я разлила по чашкам чай. И чай, и бутерброды оказались на удивление вкусными. Может быть, потому что у меня с утра маковой росинки во рту не было. А может, потому, что пище в процессе приготовления передается энергетика человека, а баба Лида – светлый ангел, это видно с первого взгляда.
– А ты, значит, отчима по имени-отчеству называешь? – спросила баба Лида. – Уважаешь?
– Угу, – буркнула я.
– Мне кажется, отношения у вас напряженные… – проницательно отозвалась старушка.
– Просто он сложный человек.
Она кивнула.
– Это Валера со временем такой стал. А в юности был – весельчак, душа компании. Бывало, соберутся они с Алехиным и давай что-нибудь придумывать. Дым стоял коромыслом!
Я насторожила уши.
– Алехин? Это кто?
– Да Алексей Беляев. Такой умный мальчишка! Ну, то есть сейчас он уже, конечно, не мальчишка. Леша здорово играл в шахматы, даже имел какой-то разряд, поэтому ему и дали такое прозвище – Алехин. Они с Валерой дружили со школы, не разлей вода были. После армии вместе работали на заводе, потом начали бизнес – обувной кооператив… Неужели отчим тебе не рассказывал?
– Нет, не рассказывал, наверное, повода не было. А Карась кто? – спросила я, хотя уже догадывалась.
– Карасем звали Валеру. Его так прозвали из-за рыбалки, уж очень он любил на озере с удочками посидеть, карасей половить.
А мне вот кажется, что Крылову дали прозвище «Карась» из-за подлой и скользкой натуры. Но я оставила свое мнение при себе.
– А где Алехин живет? Тоже в Балашихе?
– Раньше жил в соседнем подъезде, квартира прямо как у меня. А потом куда-то переехал с семьей. Наверное, в Москву. Ты у Валеры спроси, он должен знать. Кстати, Майечка, а почему ты одна приехала? Где твоя мать, Юля, Антон? И Валерочка в последний раз был у меня три года назад, когда Раю хоронили.
Судя по всему, баба Лида никогда не видела московских родственников, только знала об их существовании. Я принялась рисовать благостную картинку:
– Они не смогли вырваться. Мама работает в школе, учительницей начальных классов.
– Но сейчас же каникулы!
– Правильно, она уехала воспитателем в летний лагерь. Антон готовится поступать в институт.
– Какой? – жадно поинтересовалась старушка.
– Ветеринарный, он животных очень любит. Юля у нас историк, она отправилась в научную экспедицию в Курскую область. Ну, а я только что окончила институт, через неделю выхожу на работу, буду трудиться администратором в гостинице.
– Какая у вас интересная жизнь! – вздохнула Лидия Тимофеевна. – А у меня каждый день одно и то же… А Валерочка что же не приехал? Много работы?
Мне не хотелось расстраивать старушку. Ну много ли ей осталось? Выглядит она лет на восемьдесят, не меньше. Пусть пребывает в блаженном неведении относительно того, что случилось с ее племянником.
– Он приболел, – выдавила я из себя.
– Что-то серьезное? – всполошилась бабулька.
– Нет-нет, обычное хроническое заболевание.
Ага, обычное такое хроническое заболевание, «смерть» называется.
Когда мы допили чай, пришла тетка из соцзащиты. Ни «здрасте», ни «как здоровье». Грохнула на стол сумку, принялась сноровисто выкладывать продукты.
– Вот, купила все по списку.
Тетка мне с первого взгляда не понравилась. Вид у нее был самый что ни на есть жлобский.
– Ужас, как все дорожает! – причитала она. – Еще на прошлой неделе сливочное масло стоило пятьдесят рублей, а сегодня уже шестьдесят. Творог тоже подорожал, хлеб, картошка… Так что конфет я не купила, денег не хватило. Даже пришлось свои двадцать рублей добавлять.
Я заметила, как расстроилась баба Лида. Очевидно, у старушки осталось одно удовольствие в жизни – полакомиться конфеткой.
– Спасибо, Танюша, я сейчас отдам деньги, – засуетилась Лидия Тимофеевна и посеменила в комнату.
Я посмотрела, какое «масло» купила тетка, и мне в душу закрались сомнения. Нет, я не спорю, инфляция в стране чудовищная. Вот только вряд ли этот кусок отечественного маргарина может стоить пятьдесят рублей. Помнится, в день убийства Крылова я ходила в супермаркет и купила там натуральное финское масло с восхитительным вкусом – заметьте, стоило оно пятьдесят рублей с копейками.
– Покажите, пожалуйста, чеки, – попросила я.
Маленькие глазки злобно уставились на меня.
– А ты кто такая?
– Я родственница Лидии Тимофеевны, двоюродная внучка. Покажите чеки!
– Нет у меня чеков, в магазине не дали, – заявила тетка, нагло ухмыляясь.
Я обозлилась и перестала с ней миндальничать.
– Раз нет чеков, отдавай деньги! Сколько ты брала у бабы Лиды – триста, пятьсот рублей? Отдавай обратно!
Она вывернула свою кошелку.
– Вот тебе чеки! Подавись!
На стол посыпались чеки. Я принялась их разбирать: один за полкило грецких орехов, второй за банку меда, третий за печень трески, все чеки пробиты сегодня. Среди прочих был чек на масло – как я и подозревала, оно стоило тридцать один рубль.