Я спрыгнула с крыльца и склонилась над Асланом, которого Ирка рывком перевернула на спину. Ослик с явным трудом открыл мутные, как самогон, очи, моргнул, с пьяной нежностью назвал меня своей милой чертовкой и, окончительно истощив свои силы этим изысканным комплиментом, мгновенно отключился.
— Слушай, а у тебя и впрямь рожки! — оторвав внимательный взгляд от похрапывающего Ослика, удивленно сообщила мне Ирка.
Я поправила вздыбившиеся над ушами дужки очков и накрыла их бабкиной шалью. Очевидно, этот промежуточный образ матрешки с кавказским акцентом был таким неожиданным, что Ирка, потеряв бдительность, заржала. Я тут же на нее шикнула и напялила поверх своей куртки старушечий салоп.
— Джинсы подкати, — сообразив, что я маскируюсь под бабу Машу, подсказала подруга.
Я подвернула штаны до колен. Салоп, если хорошенько ссутулиться, закрывал мои ноги до середины икр, ниже виднелись теплые шерстяные носочки в веселую шотландскую клетку и основательные зимние ботинки, которые в равной степени любят подростки, туристы и старушки.
— Усы прикрывай, — посоветовала еще Ирка.
— Прикрою, не беспокойся. Сидите тихо! — с этими прощальными словами я открыла калитку, согнула спину вопросительным знаком и засеменила прочь от желтого дома.
Калитка с тоскливым скрипом затворилась. Я дернула головой, огибая сигнально-осветительный прибор, коварно раскачиваемый ветром. При этом все-таки чуток задела лицом тарелку-абажур, но картонный нос прекрасно самортизировал. Вот, уже есть польза от маскировки!
Я решительно продралась сквозь редкие колючие кустики, отделяющие тротуар от проезжей части, и потопала через дорогу, приволакивая ноги, как дряхлая развалина.
У домовладения напротив желтого дома бабы Маши большой опасной рыбиной замер синий автомобиль марки «Вольво». Мне очень хотелось своей нетвердой инвалидской поступью подойти прямо к нему, прижаться картонным носом к стеклу и, затеняя физиономию с двух сторон руками, внимательно всмотреться в полумрак салона. Меня чрезвычайно занимала личность водителя — я предполагала, что это Леля. Также мне было бы интересно увидеть, как она поведет себя, внезапно увидев за стеклом кошмарную носато-усатую рожу, всматривающуюся в автомобильное нутро с искренним и доброжелательным интересом людоеда Бармалея.
Да, меня так и разбирало проверить Лелины нервишки на крепость, но я строго-настрого запретила себе хулиганские выходки. Тихо радуясь тому, что мы с Иркой оставили «шестерку» за углом, так что она не выдаст наше присутствие, я обогнула капот «Вольво» и приклеилась животом к чужому забору в метре от приоткрытого водительского окошка.
— Галь, а, Галь? — противным старушечьим голосом позвала я.
Я не знала, знакома ли Леля с квартирной хозяйкой Аслана, поэтому на всякий случай старалась имитировать скрипучее сопрано бабы Маши. Смею думать, это у меня получалось неплохо! В свое время я частенько развлекала друзей-приятелей веселыми рассказами о нашей с бабой Машей жизни в желтом доме, разыгрывая уморительные сценки на два голоса. Впрочем, дряхлая подружка бабулькиной юности, соседка Галя, как мне помнилось, была туга на ухо. Это обстоятельство было мне на руку — можно было надеяться, что она попросту не услышит моих ложных призывов. В этой мизансцене мне не нужны были партнеры.
— Слышь, Галь, квартирант-то мой чего учудил? — громко пожаловалась я воображаемой собеседнице. — Приперся домой свинья свиньей!
Я сделала паузу, давая возможность «Гале» вставить ответную реплику, а водителю «Вольво» — опустить пониже стекло в окошке.
— Нет, не грязный! Пьяный он пришел! Ужратый, как зюзя! — возмущенно поведала я «Гале», в роли которой дебютировало дырявое ведро, с неведомой целью оставленное на скамейке у крыльца. Именно к нему я обращала свой пламенный монолог. — И ведь выбрал время, подлец! У него во времянке воды по колено, трубу прорвало, вещи плавают… Надо порядок наводить, а он только во двор вошел — сразу рухнул! Не мужик, а дрова!
Я перевела дыхание и продолжила "беседу":
— Что ты говоришь? Нет, я его водой отливать не стану! И по морде хлопать не буду, что ты! А ну, как и он меня в ответ хлопнет? Я пьяных жуть как боюсь! Упитый молодчик одинокой старушке не компания. Я вообще домой не пойду, попрошусь ночевать к кому-нибудь из соседей. Может, ты меня к себе возьмешь?
— Пожалуй, это можно устроить! — неожиданно густым басом отозвалось ведро.
Над ним стремительно воспарил ярко-красный светлячок, и одновременно с густым клубом табачного дыма до меня долетела следующая реплика:
— Ты, старая, никак забыла, что бабка Галина уже второй год как померла? Она теперь не тут, на кладбище прописана! Ты туда к ней попросись, там самое место для полоумной старухи, которая сама не спит и другим не дает!
— Какой сон, всего десять часов! — едва не вывалившись из роли, огрызнулась я.
— Ма-аня! Маняша! Ходь сюды! — послышалось с другой стороны улицы.
Я не вдруг сообразила, что «Маняша» — это я, а когда сообразила, то поспешно развернулась и сощурилась так, словно и впрямь была подслеповатой старушкой. Со стороны дома, соседствующего с жилищем бабы Маши по улице Дедушкина, несся искаженный и потому с трудом узнаваемый голос моей подруги — писк пополам с хрипом. Такие звуки могла бы издавать умирающая от чахотки гигантская мышь или певец Витас, подхвативший фолликулярную ангину. Я догадалась, что Ирка тоже «косит» под старушку. Наверное, перелезла на участок соседей через символический заборчик между домовладениями.
— Те же и Чацкий… — пробормотала я себе под нос, отмечая появление на сцене нового лица.
Крупная фигура в белом дергалась над забором, размахивая руками, как кукла Пьеро. Похоже, Ирка сообразила себе сценический костюм, сдернув с веревки пододеяльник!
— Матрена, ты, что ли? — «узнала» я, делая пару нетвердых шажков от забора, за которым сердито, как Змей Горыныч, пыхал дымом какой-то потомок покойной бабы Гали.
— Матрена, конечно! — не без сарказма подтвердила Ирка. — Кто ж еще? Ходь сюды, Маня! Моих дома никого нет, в гостях ночуют, так я тебя пущу. Будем вместе куковать. А квартирант твой один до утра перекантуется.
— Так у него ж там потоп! — напомнила я, кособоко трюхая через дорогу.
— Ну и что? Говорят же, что пьяному море по колено! — дребезжаще засмеялась Ирка-Матрена. — Авось не потонет!
— Молодец! — одобрительно прошептала я, входя в чужую калитку, предупредительно распахнутую для меня подружкой. — Если после всего сказанного Леля не ринется убивать Аслана, я буду считать ее великой гуманисткой. Мы нарисовали такую соблазнительную картинку, что от убийства не удержался бы даже Махатма Ганди! Невменяемый пьяный мужик, потоп в доме, никаких свидетелей — может, и не хочется ей убивать, да жаль будет упускать такой случай!
— Та-ак! — зловеще произнес капитан Лазарчук, увидев белые "Жигули"-"шестерку", припаркованные у дома номер сто семнадцать со стороны улицы Самолетной.