Тоха в моих руках трепыхался, опасно размахивая когтистыми лапами. Нет, спасибо, мне коррекция не нужна… Я ловко опустила кота в наволочку, Зинка стянула края – получился аккуратный узел. Натренировались, однако! Мы дружно вздохнули.
– Давай-ка отойдем, – сказала кузина, осторожно выбираясь из кошачьей толпы и морща нос: все сильнее пахло не только валерьянкой, но и ее ошалевшими потребителями.
– По-мо-ги-те, – простирая к нам исцарапанные ладони, прохрипел Пиктусов.
– Как-нибудь в другой раз, – мстительно сказала кровожадная Зинка, обходя его стороной.
Держа в вытянутой руке мешок с Тохой и поминутно оглядываясь на кошачью тусовку, я следом за кузиной вернулась к Иркиной машине, закрыла своего озверевшего кота в салоне и присоединилась к группе друзей. Вырывая друг у друга мой бинокль, Ирка, Зина и Дон любовались делом наших рук.
– Эх, не туда пошел! – огорчилась Зинка.
Я без объяснений поняла ее разочарование: если бы Пиктусов развернулся и двинулся туда, откуда пришел, он оказался бы вблизи здания краевой администрации. Надо полагать, охрана губернатора устроила бы ему теплый прием!
Стряхивая с себя кошек гроздьями, пошатывающийся на ходу доктор Пиктусов слепо пересек улицу, зацепил мимоходом пару припаркованных машин и очутился в сквере. Автосигнализации затянули богатое грузинское многоголосие. Падающие со спины и плеч доктора звери поспешно возвращались к музею, где по-прежнему самозабвенно катались по тротуару и издавали радостные звуки их сородичи.
– Господи боже! – весело ужаснулась Ирка.
Я вырвала у нее бинокль, ахнула и передала оптический прибор нетерпеливо подпрыгивающему Дону.
На Пиктусова страшно было смотреть: его некогда приличный костюм был изодран в клочья, руки исцарапаны в кровь, с порезанной лысины, вокруг которой в ужасе дыбился клочковатый пегий венчик, на глаза стекала красная струйка. Сквозь алую пелену доктор смутно разглядел фигуру в белом и сделал несколько шагов по направлению к ней.
Незадолго до того пожилая дама в светлом плаще, склонясь над насупленным внуком, с мягким укором произнесла:
– Женечка, не будешь слушаться бабушку, придет страшный дядя и заберет тебя!
– Врача! – прохрипел Пиктусов, приближаясь.
Бабушка распрямилась, обернулась и обомлела. Мальчик Женечка увидел самого страшного в мире дядю, спрятался за скамейку и слезно зарыдал, клятвенно обещая слушаться бабушку всю оставшуюся жизнь. Бомж Петюня, мирно спавший в куче сухих листьев под пение сигнализации, от Женечкиного рева с неудовольствием проснулся, продрал красные глаза, увидел ужасающего Пиктусова и сочувственно спросил, проявляя классовую солидарность:
– Это кто ж тебя, братан, так уделал?
Неблагодарно оттолкнув протянутую Петюней руку помощи, Пиктусов сделал еще пару неверных шагов по направлению к бабушке, загораживающей юбками захлебывающегося рыданиями Женечку. Испуганная женщина замахала руками и срывающимся голосом прокричала:
– Вон! Вон!
«Вонь», – услышал дуреющий от совокупного амбре валерьянки и кошачьей струи Пиктусов. Он приблизился к круглому бассейну фонтана, склонился над водой, и тут последний засидевшийся на его плечах дородный полосатый васька взвыл дурным голосом и сиганул со спины доктора прочь, опрокинув того в воду.
– На месте этого фонтана меньше века назад был собор, – зачем-то сообщила я Дону, неотрывно глядящему в бинокль. – Потом, много позже, построили фонтан в мавританском стиле…
– Ну, мавр сделал свое дело, – потерла руки довольная Зинка. – Мавр может уйти!
Дружная компания ликующих мавров погрузилась в машину. Переполненный автомобиль медленно обогнул сквер, и, уже перестраиваясь во второй ряд, я покосилась на сидящую рядом Ирку. Передав сидящим сзади шевелящуюся наволочку с Тохой, подруга жала на кнопочки сотового телефона.
– Нужно же кому-то в милицию позвонить, – пояснила она, поймав мой взгляд. – Экое безобразие!
В сквере напротив здания администрации края, в бассейне фонтана, барахтался грязный и вонючий оборванец, и бомж Петюня, выглядящий рядом с ним английским лордом, зажимая нос, одной рукой пытался стянуть со вспенивающих воду ног поцарапанные лакированные туфли.
– В милицию – это ты правильно придумала, – одобрила я. – И еще я тебе дам пару номеров, когда домой приедем. Где-то есть у меня телефончики соперников кандидата Пиктусова по округу…
Я повернула зеркальце заднего вида, чтобы посмотреть на Зинку и Дона. Обнимая запакованного в наволочку кота, кузина улыбалась, как его чеширский родственник. Я понимала и разделяла ее радость: вопрос о природе пиктусовского воздействия на судьбы страдальцев-пациентов не разрешился, но потерял актуальность. Пусть мы не разгадали природы явления, но зато устранили его как таковое! Можно надеяться, что впредь доктор Пиктусов никому не навредит, потому что у него не будет такой возможности: благодаря моему, не буду скромничать, гениальному плану мы убили разом двух зайцев, и теперь неважно, какой из них настоящий. Если оперативная коррекция судьбы существует, то на жизни доктора печально скажется варварское вмешательство четвероногих «хирургов»; в противном же случае Пиктусова сровняют с землей соперники по предвыборной гонке!
Пиктусов пил, не пьянея, но все более погружаясь в беспросветное уныние. Работающий телевизор не мог полностью перекрыть громкий голос жены, причитающей в ванной над сброшенными мужем одеждами: все вещи распространяли густое амбре, совершенно неуместное в респектабельном доме. Жена стонала над погубленным костюмом, который оставалось только выбросить.
– Я тебя в последний раз спрашиваю: ты где был?! – Обвиняюще держа наманикюренными ногтями густой клок белого пуха, супруга возникла в дверях комнаты.
– Отстань, – зверея, сказал доктор. – Лучше йод принеси!
Шипя и тихо ругаясь, Пиктусов густо замазал йодом свежие царапины и приобрел по всему телу, а в особенности на верхних конечностях, ярко выраженный тигровый окрас. Мысль о кошачьих причинила ему страдание, он выматерился и полосатой рукой снова потянулся к рюмке. Несвойственный доктору ранее позыв нецензурно выражаться и нализываться с некоторых пор был совершенно непреодолим.
– Где тебя носило, придурок? – снова запричитала жена. – Подрался, что ли? С бомжами подружился? Что с костюмом-то теперь делать?
– Да выбрось его на фиг! – заорал Пиктусов, стукнув кулаком по журнальному столику. Рюмка подпрыгнула, коньяк выплеснулся на полировку, потек на ковер.
Жена открыла было рот, но благоразумно промолчала, ушла и плотно прикрыла за собой дверь.
– Дура, – проворчал Пиктусов, добавляя громкости телевизору.
Черт с ним, с костюмом, что с собственной жизнью дальше делать?
Из бассейна фонтана Пиктусова выудили милиционеры, истерзанного, мокрого и вонючего посадили в «бобик» и препроводили в заведение, трогательно именуемое властями Дом ночного пребывания «Забота», а в народе известное как «трезвилка». Холодный душ не отбил крепкого запаха кошачьей струи, и злым дядькам, попавшим в «трезвилку» чуть раньше Пиктусова, это не понравилось. Сами-то мужики, избавлявшиеся во сне от алкоголя, дружно благоухали перегаром, доктор внес в общий букет диссонирующую ноту, и за это его побили – по меркам завсегдатаев, слегка, но Пиктусова эти побои потрясли и физически и морально.