По толпе прошло движение, люди расступились, образовав коридор от ворот до грузовика. Прижавшись спиной к неуютному сучковатому забору, я проводила взглядом проплывшую мимо домовину, обтянутую ярко-синим вельветом в модный крупный рубчик. Желтоватое лицо усопшей сливалось с подушкой из неотбеленной бязи, лоб был покрыт бумажной полоской, глаза закрыты. Ну вот, не узнать мне теперь, какого все-таки цвета были глаза у бабушки Капы, голубые или карие…
– Чего встала как вкопанная? Пошли, пошли! – Плюшевая бабулька, очевидно, взявшая надо мной шефство, дернула меня за руку и потащила вслед за грузовиком.
Тут же кто-то сунул мне в руки колючий еловый венок с черными лентами. Тихо удалиться восвояси, отбившись от траурной процессии, как я планировала это сделать, уже не получалось. Не сбегу же я, в самом деле, с надгробным венком наперевес?!
Пришлось терпеливо глотать пыль и выхлопные газы за катафалком, а потом присутствовать на погребении, бросать в могилу комья сухой глинистой земли и сидеть на поминках. Впрочем, я так устала и проголодалась, что поминальный обед пришелся весьма кстати.
Усевшись за длинные столы, уставленные тарелками с борщом и глубокими мисками с закусками, народ оживился. Опять, как на недавнем юбилее бабы Капы, на свет появились вместительные бутыли с дымчато-сиреневой самогонкой, и вскоре общий тон застольных разговоров стал заметно громче и веселей.
Дождавшись момента, когда, как мне казалось, можно было встать из-за стола и потихоньку уйти, я улизнула от приклеившейся ко мне как банный лист разговорчивой плюшевой бабки и подошла к «гороховому жлобу» Савве. Благо, он постоянно курсировал между летней кухней и столами, и подстеречь его на полпути труда не составило.
– Извините меня, Савва… не знаю вашего отчества, – выступив из-за ствола плодоносящей груши, негромко обратилась я к желтолицему зятю покойной бабы Капы.
– Петрович! – как мне показалось, нервозно откликнулся он.
Наверное, я его напугала, неожиданно выскочив из-за дерева.
– Простите, – еще раз извинилась я. – Мы с вами незнакомы, меня зовут Елена, я с телевидения. Мы недавно снимали юбилей вашей бабушки…
Савва Петрович снова вздрогнул. Надо же, какой нервный мужичок, вроде я не дергаюсь, разговариваю негромко, мягко, с чего бы ему все время пугаться? Не понимаю, но постараюсь закруглиться побыстрее…
– Я подошла к вам, чтобы выразить соболезнования в связи с постигшей вашу семью утратой и отдать вам эту кассету со съемками юбилея. По понятным причинам мое руководство отказалось от намерения сделать сюжет о столетии Капитолины Митрофановны, но вам, наверное, захочется посмотреть, что мы сняли.
– Что?! – Неврастеник Савва дернулся как ужаленный.
– Все, – недоумевая, почему мои слова вызывают такую странную реакцию, коротко ответила я.
– Все?!
– Возьмите кассету, – я почувствовала, что начинаю сердиться на психованного дядьку.
Савва Петрович заложил руки за спину.
– Ладно, я отдам ее вашей теще, Анне, – я решила отпустить неврастеника на свободу. – Вы мне только покажите, где она? Где Анна? Опять же, не знаю ее отчества…
Я оглянулась на сидящих за столами, глазами отыскивая в группе женщин в черном подходящую по возрасту родственницу усопшей. Странно, не вижу никого, отличающегося фамильным сходством с бабой Капой. Кроме крашенной в шатенку рыжей Насти, разумеется…
– Анна Антоновна приболела, у нее с сердцем плохо, в больницу ее свезли, в город!
– Понятно, – я искренне пожалела несчастную женщину. Потерять мать – это должно быть тяжело в любом возрасте. – Тогда я передам видеозапись вашей родственнице Насте.
– Нет! – Тут неуравновешенный дядька буквально выхватил кассету из моих рук.
С трудом удержавшись, чтобы не покрутить пальцем у виска, я отступила с его пути. Пусть бежит, куда ему надо, с богом. Наверное, у него тоже от печальных переживаний в голове что-то повредилось!
Обойдя по крутой дуге оставшихся за столами гостей и немногочисленных родственников, я через калитку вышла со двора в проулок. Поперек пыльной ухабистой дороги уже легли длинные тени. Вечерело. Глянув на часы, я сообразила, что могла и опоздать на последнюю маршрутку в сторону города. Кстати, а где здесь остановка маршруток?
Чтобы получить ответ на этот вопрос, я вынуждена была повернуться кругом. Опять зарулила в калитку и буквально через пару шагов снова столкнулась с Саввой Петровичем.
– Ах, простите, не хотела вас испугать! – боясь, что нервный дядька с перепугу грохнется в обморок, я торопливо отпрыгнула в колючий куст. – Черт! Это что еще за свинство?!
– Крыжовник, – тихо подсказал желтолицый Савва.
– Это не крыжовник, а какой-то саксаул! – плачущим голосом воскликнула я, пальцем стирая с колена кровавую каплю. Острый шип пробороздил на гладкой загорелой коже некрасивую и довольно болезненную царапину. – Это просто верблюжья колючка какая-то! У вас йод есть?
– Йод? – прошелестел побледневший Савва.
О господи! Да он, наверное, крови боится!
Я прикрыла кровоточащую царапину ладошкой.
– Йод, зеленка, медицинский спирт – все равно! – рассердилась я. – Бинтов и жгутов не прошу, авось, не скончаюсь от кровопотери, пока дойду до маршрутки! Кстати, где она?
– Зеленка?
– Маршрутка! Где у вас может быть зеленка, я и так знаю, в доме, разумеется, в аптечке!
Я сменила тон, и это возымело действие: с истериками и невротиками только так и надо разговаривать, твердым командным голосом! В дом меня Савва Петрович не пригласил, но уже через минуту приволок бутылочку с йодом и обкусанный шестигранный карандаш. На примитивное стило был наверчен целый пук ваты, что делало его похожим на запальное орудие пушкаря – участника Бородинской битвы.
– Забил заряд я в пушку туго, – пробормотала я, в соответствии с озвучиваемым текстом ввинчивая ватный помазок в узкое горлышко бутылочки. – Ай!!
Пропитанный йодом ватный клок сорвался с карандаша и ляпнулся мне на подол. На белом трикотажном полотне расплылось безобразное коричневое пятно.
– Ну вот! Как же я теперь домой поеду! – Я в отчаянии подняла на Савву Петровича глаза, быстро наполняющиеся слезами.
При виде моих нешуточных страданий дядька подтянулся. На его желтом лице явственно отразилась усиленная работа мысли.
– Я сейчас! – не по возрасту резво повернувшись, он оставил меня с ненавистью смотреть на злокозненный крыжовник.
Была бы рядом какая-нибудь тяпка, не сдобровать бы гадкой колючке!
Но расправиться с подлым растением я не успела – Савва вернулся. Задыхаясь от быстрого бега, он протянул мне большой шелковый платок яркой красно-оранжевой расцветки. Или это скатерть? Похоже на то, уж больно большое квадратное полотнище, да еще с бомбошками по краям…