– Мы услышали, – возражая телеведущему, пробормотал Иван Давыдович.
– На балкон лезут! – прошептала побелевшими губами Ольга Ивановна.
– Звони в милицию, мать! – распорядился отважный дедушка и потянулся к кривой турецкой сабле, привезенной сыном Лаптевых из туристической поездки в Анталию и повешенной над диваном в качестве экзотического украшения.
– Дед, не ходи! – всполошилась Ольга Ивановна.
Ей уже виделся неравный бой пожилого Ивана Давыдовича, вооруженного одним тупым сувенирным ятаганом, с гибкими и ловкими альпинистами-домушниками с острыми плоскогубцами в руках и когтистыми «кошками» на ногах.
– Цыц, старая! – отрезал мужественный дед.
Он прихватил кривую саблю на манер серпа и, шаркая тапками, пошел из комнаты на балкон. Забыв про телефон, верная супруга вперевалочку заковыляла следом. Ольга Ивановна справедливо полагала, что в случае рукопашной она будет весомым подкреплением мужу. Когда дородная пожилая женщина становилась на весы, стрелку зашкаливало.
– И-эх! – крякнул самозваный янычар Иван Давыдович, скользящим шагом выдвинувшись на балкон.
– Ну, кто там, Ваня? – пуще прежнего встревожилась Ольга Ивановна.
Дедушка Лаптев, вздернувший серп по образу и подобию участницы скульптурной группы «Рабочий и Колхозница», надолго застыл в этой героической позе. Взгляд старого колхозника был устремлен на боковое ограждение балкона, на три четверти выполненное из многослойной фанеры. Верхняя – стеклянная – четвертушка стенки позволяла увидеть небольшой участок туристической лесенки из капронового шнура. Лестница была туго натянута и дрожала, как струна. Дрожание это сопровождалось отнюдь не музыкальными звуками: за фанерой кто-то шебуршал, елозил ногами и неприлично ругался слабым голосом. Голос был женский, в связи с чем Ольга Ивановна быстро пересмотрела свою версию происходящего. Вероятно, с карабинами, плоскогубцами и «кошками» баловалась домушница женского пола.
Отпихнув растерявшегося супруга, пенсионерка решительно шагнула к настежь распахнутому окну, выглянула наружу и увидела одну голую розовую пятку. Все остальные части тела альпинистки-скалолазки скрывались за выступом балкона.
– Ну, хотя бы «кошек» на ней нет, – с заметным облегчением в голосе пробормотала Ольга Ивановна.
Дедушка Лаптев отмер и сокрушенно вздохнул:
– Вот время-то пошло! Уже бабы в домушницы идут!
– Феминизм, – не без гордости за слабый пол ответила его супруга.
– Весь ваш феминизм – это разврат и распущенность! – поджав губы, припечатал Иван Давыдович.
Обиженная Ольга Ивановна приготовилась возразить мужу, но в этот момент сверху раздался возмущенный крик, аргументированно подтвердивший его мнение. Кричал отец десятиклассницы Катюши Шумилкиной, водитель-дальнобойщик Егор Андреевич.
– Катюха, мать твою-перемать! – орал несдержанный Егор. – Это еще что за номер?! Почему к тебе в комнату по веревке какая-то баба лезет?! Ты что же, так тебя-растак, в лесбиянки записалась, шалава?! А вот я сейчас возьму монтировку и расфигачу к чертовой бабушке твой компьютер, чтобы он тебя развратничать не учил!
Любопытные Лаптевы бок о бок встали у окна и запрокинули седые головы, как зрители авиашоу. Оравшего Егора Шумилкина видно не было, но рядом с ним, очевидно, стояла супруга Наталья, потому что в паузах между тирадами разъяренного отца раздавался ее голос.
– Егор, тише! – уговаривала Наталья взбешенного мужа. – Не ори! Не позорь девку на весь дом!
Оскорбленная Катерина, между тем, тоже кричала в голос, упрекая родителей в косности и полной неспособности понять нужды и желания подрастающего поколения.
– Ой, да знаю я эти ваши бабьи желания! – с нескрываемым презрением орал в ответ Шумилкин. Поскольку по роду занятий дальнобойщик подолгу отсутствовал дома, его не мог не волновать больной вопрос супружеской верности. – Что мамаша, что доченька – обе шалавы, только одна на мужиков бесстыжим глазом косит, а другая того хуже, в лесбиянки подалась!
После этой фразы мать и дочь сомкнули ряды и накинулись на Егора Андреевича вдвоем. Никита Подорожкин, забившийся в угол своего балкона и даже накрывший голову руками, словно в ожидании падения сверху тяжелых предметов, с глубоким изумлением услышал, что в эмоциональной беседе родителей с дочерью произошел коренной перелом. Под сдвоенным натиском Натальи и Катерины Егор Андреевич признал женскую сексуальность нормой жизни и изменил суть своих претензий к дочери. Теперь он просил ее всего лишь забыть об однополой любви и обратить свое внимание на молодых людей. В качестве подходящего кавалера, юноши из хорошей семьи, Катерине был предложен, например, милый мальчик Никита, сын соседей Подорожкиных с третьего этажа. Хитрюга Катька для приличия заставила себя уговаривать, так что Никита не выдержал и тоже прошептал что-то нелестное в адрес своей Джульетты.
О девице, повисшей на веревочной лестнице, как грузило на рыболовной леске, в общей кутерьме благополучно забыли. Попинав крепкими розовыми пятками ни в чем не повинный балкон Лаптевых, домушница-лесбиянка спустилась на самый край лестницы, спрыгнула на бетонный козырек над входом в подъезд, подобрала там свои тапки и шляпу и через окно выбралась в подъезд.
– Ну, Фунтик, погоди! – голосом очень злого волка приговаривала я, через две ступеньки поднимаясь по лестнице.
При падении в веревочные тенета я ободрала руку, при ударе о балкон рассадила колено и погнула сидевший в сумке папин любимый поднос, но временно забыла обо всех травмах и утратах: меня поддерживала жажда мести. Я неслась по лестнице, как вспугнутая кошка, и так же шипела, готовясь ринуться на толстомясого негодяя и разорвать его на сотню маленьких поросят.
Но Фунтика в подъезде уже не было. Пока я раскачивалась на веревках, как мартышка на лианах, он успел ретироваться. С сожалением констатировав этот факт, я сбавила скорость и к своей двери подошла уже нормальным шагом.
– Индюшечка, погоди, не разувайся! – попросил папуля, едва впустив меня в квартиру. – Возьми косточки, отнеси Барклайчику!
– Ты солянку готовишь? – слабо обрадовалась я, принимая в объятия большой прозрачный пакет, полный тщательно очищенных костей. – Отлично! Дверь не запирай, я быстро!
Перспектива полакомиться одним из коронных папулиных блюд меня воодушевила. Мой хороший аппетит мало что в этой жизни способно испортить! Предвкушая вкусный и питательный ужин, я поднялась на один этаж и позвонила в квартиру Кулебякина. Денис, похоже, не сразу услышал звонок: из квартиры доносился шум – гремела музыка и басили мужские голоса. Когда хозяин распахнул дверь, я услышала звон бокалов, обрывок сального анекдота и многоголосое мужское ржание. Все понятно, у нашего эксперта-криминалиста гуляют коллеги по цеху!
– Привет! – пламенея ушами – концовка анекдота была непечатной, – небрежно поздоровалась я.
– Опять?! Что с Трошкиной?! – всполошился Денис.