Покосившийся белый столбик с голубой табличкой «Бурково – 500 м» фиолетовая «семерка» миновала незадолго до полудня. Въезжать в поселок мы не стали, чтобы не привлекать к себе внимания. Кроме того, мне представлялось правильным оставить «семерку» за пределами тесного двора – для пущей мобильности. Надежно спрятав транспортное средство на лесной опушке за стожком, мы с Гориным зашагали к дому. Идти было недалеко: наш участок расположен на краю поселка, у самого леса.
Подойдя к дощатому забору, я залюбовалась открывающейся за ним пасторальной картиной. Мирно дымилась труба деревянной баньки. На веревке, протянутой между двумя старыми яблонями, сохли зеленые портки, клетчатая марлевая рубашечка и полысевший дубовый веник. Спиной к нам неопознанная мною личность в большой соломенной шляпе опахивала иллюстрированным журналом мангал. Аромат жарящегося на углях мяса заставил меня шумно сглотнуть слюнки. Личность с журналом обернулась на звук, и я узнала родного брата.
– Зямка! Отпадный прикид! – в полном восторге крикнула я. – Где ты раздобыл эти дивные панталоны?
Братец был облачен в парусиновые штаны на помочах. Штаны были короткие, но зато просторные, в них легко поместился бы еще один Зяма. Излишек ткани в талии братишка прихватил обычными бельевыми прищепками – это слегка смахивало на патронташ. Для полноты образа сурового деда – сторожа колхозной бахчи Зяме не хватало берданки за плечом.
– На чердаке нашел! – Зяму мои слова ничуть не обидели. – Правда, шикарные бермуды?
– Все население Бермудских островов запросто может умереть от зависти! – подтвердила я, распахивая скрипучую калитку и входя во двор. – А это у тебя что, шашлычок?
– Он самый, – подтвердил Зяма.
– Отлично! Мы должны как следует подкрепиться, чтобы пережить сегодняшний вечер! – заявила я, присаживаясь на деревянную лавочку у стола.
– А что будет сегодня вечером? – насторожился Зяма.
– Тебе вкратце рассказать или с подробностями? – Я запустила руку в мисочку с овощами и вкусно захрустела огурчиком. – Если в двух словах, то ситуация такова: бандюги, стибрившие твою «Хельгу», к семи часам вечера приедут сюда за другим немецким шкафом.
– Каким другим немецким шкафом? – Зяма в растерянности заозирался по сторонам.
В принципе его недоумение было понятно: никакой мебели, кроме вышеупомянутого стола с лавочками, во дворе не было. Разве что собачья будка, исторически предназначавшаяся для немецкой овчарки, которая оказалась настолько плохим охранником, что не устерегла саму себя. С тех пор как овчарку украли, конура пустовала. С учетом германских кровей похищенной овчарки будку в принципе можно было считать немецкой, но принять за шкаф ее мог разве что Барклай.
– Несуществующим немецким шкафом! – Я доела огурчик и освободившимся кулачком постучала себя по лбу: – Думай, Ватсон, думай! Мы с Ваней пообещали продать бандитам шкаф. Они по опыту знают, что он большой и тяжелый, значит, прибудут сюда в полном составе – им же «Хельгу» грузить придется! А мы голубчиков тут встретим, схватим и выпытаем у них, куда они подевали нашу собственную «Хельгу»! А потом поедем туда и заберем ее! Вопросы есть?
– Только один! – нарочито кротко сказал Зяма. – Как мы их схватим, если они прибудут в полном составе, а нас только трое?
– Я думаю над этим вопросом, – с достоинством сообщила я. – Если у вас есть какие-то соображения, я готова их выслушать.
– Нам хана! – простонал Зяма, обессиленно опускаясь задом в мангал.
– Это совсем не то соображение, которое мне хотелось услышать! – с укором сказала я.
Зяма не обратил на мои слова внимания: он потирал припеченную задницу.
– Я думаю, сначала надо покушать! – подал голос Ваня Горин.
Он раздувал ноздри, принюхиваясь к аромату жареного мяса.
Я не стала возражать. Я девушка здоровая, аппетит у меня прекрасный, и на сытый желудок думается куда лучше, чем натощак.
Зяма довел до кондиции шашлык, я построгала овощи в салат, а Ваня не поленился смотаться к машине и притащил литровую бутыль грузинского вина в тростниковой оплетке.
– Выкатилась из пакета и осталась в багажнике, – водружая «Хванчкару» на стол, пояснил он Зяме.
– Вчера у вас тут был пикник? – догадалась я.
– Ох, был! – признался Зяма, машинально потерев виски.
– А я так волновалась, не зная, куда подевался мой любимый старший братишка!
– Я хотел тебе позвонить, но своего мобильника у меня не было, а Ванькин разрядился, – виновато развел руками Зяма.
– Ладно, я вас прощаю! – великодушно сказала я.
При виде стола, уставленного едой и питьем, у меня резко повысилось настроение.
– Ну, за счастливую встречу! – радостно провозгласил Горин, успевший под шумок раскупорить бутылку и разлить вино по стаканам.
Мы выпили вина, съели мясо, и, как я и надеялась, план захвата в плен бандитской группировки сложился сам собой. Под влиянием выпитой «Хванчкары» никаких дефектов придуманного нами плана мы не увидели и преисполнились энтузиазма. Закончив обед, превратившийся в военный совет, мы начали готовиться к вечернему шоу.
Спецкоманда «Икс-Эль» прибыла в Бурково за час до операции, запланированной на восемнадцать ноль-ноль. Четверо велосипедистов с яркими рюкзачками на согбенных спинах с веселым шуршанием шин прокатились по поселку и остановились на его окраине.
Возглавлявший пелетон лейтенант Бякин в желтой майке лидера поверх легкого кевларового бронежилета поднял на лоб велосипедные очки, остро глянул на табличку «Зеленая, 1» и кивнул своим бойцам. Парни сошли с велосипедов и рассредоточились по фронтальной линии забора дачного участка.
Рядовой Агапкин по команде приблизился к калитке и громко постучал массивным железным кольцом-колотушкой, продублировав стук голосовым сигналом:
– Тук-тук-тук!
Голос у Агапкина был юношеский, ломкий, с обилием петухов, как на вышитом украинском рушнике. Наружность Агапкина решительно не позволяла заподозрить в нем хорошо тренированного бойца спецкоманды. При одном взгляде на румяные агапкинские щеки в белесом тополином пуху, облупившийся курносый нос в веснушках и ясные синие глаза люди непроизвольно начинали улыбаться: бабушки и тетушки – умиленно, девушки – кокетливо, а мужики – покровительственно.
– Хозяева-а, есть кто дома-а? – ломким тенором пропел Агапкин, поднимаясь на цыпочки, чтобы заглянуть поверх калитки.
После довольно долгой паузы во дворе послышался хруст гравия, и по дорожке к калитке приблизился высокий парень с подозрительно настороженным взглядом.
Лейтенант Бякин напряг свою фотографическую память и мысленно сопоставил наружность парня с имеющимся у него описанием внешности молодого хозяина дачи, дизайнера Казимира Кузнецова. У гражданина Кузнецова были вьющиеся светлые волосы, голубые глаза и прямой греческий нос. Парень, подошедший к забору, был черноволосым, зеленоглазым, и нос его не был ни греческим, ни прямым. Опытным глазом Бякин безошибочно распознал давний перелом носовой перегородки. Надо признать, легкая кривизна носа мужественной красоты парня не портила, но придавала ему вид задиристого и опасного типа. Бякин подмигнул Агапкину и почесал макушку. Это был условный сигнал, означающий, что объект не опознан и до выяснения его личности и обстоятельств появления в зоне проведения операции подлежит мягкой, щадящей нейтрализации.