— Можно?
— Можно-можно, — отмахнулся Крылов. — Ты не забывай, что ты теперь нечто вроде члена Политбюро. Как и другие корчмовцы. Что там у тебя?
За Денисом в кабинет вдвинулись несколько этих, которые теперь нечто вроде членов Политбюро. Рожи у кого смущенные, у кого хитрые, у кого даже перепуганные.
Денис-из-Леса подошел к компу, сунул в дисковод зиповую дискету. Вид у него был торжественный. Все столпились вокруг, даже Зозуля забыл на время об украинизации скифского Дальнего Востока. Комп жалобно мигал, просил не торопить, изображение явно в самом высоком разрешении, считывается медленно.
На огромном экране сверху пошла развертка. Среди скифов прошла волна вздохов.
Черный Меч торчал острием вверх из небольшого пьедестала. Рукоять не утоплена вовсе, визуально как бы слегка вдавила гранит, образовав крохотную ямку. Настоящий размер пьедестала стал понятен, когда взгляд падал на крохотные фигурки людей.
— Это же… — выдохнул Черный Принц, — какого размера?.. Пожалуй, даже выше Василия Блаженного!
Денис-из-Леса кивнул:
— В два с половиной раза. А что? Почему нет?
Практичный Откин пришел в себя первым:
— И где же… это чудо планируем установить?
Все задумались, Бабай-ага и Гаврилов бросились за компы, на соседних экранах пошли возникать и пропадать снимки московских площадей, скверов, перекрестков.
Крылов поинтересовался:
— Но если задумали такой высоты, то не от фонаря же?.. Наверное, уже где-то присмотрели место?
Взгляды устремились на Дениса-из-Леса. Тот помялся, сказал нехотя, затем уже с вызовом:
— В прошлый раз Тор брякнул, что на месте Василия Блаженного! Все посмеялись, а мне запало… Почему нет? Это не просто старые ценности, которые можно сохранять, а можно не сохранять, а это вредные ценности!.. Мы не можем терпеть на земле скифов памятник, прославляющий урода, дебила, да еще проповедующего смирение и угодничество!.. Сейчас это шок, вижу по вашим харям, но — подумайте!.. Лучше места для меча не отыскать, чем место, на котором был когда-то этот дурацкий памятник!
Раб Божий сказал громко:
— Христиане всегда строили церкви на месте разоренных языческих храмов. Тем самым утверждая свою веру, свою власть, свои идеалы. Так что предшественники у нас есть.
Гаврилов сказал тоскливо:
— Да это всем известно… Просто мы родились в эпоху, когда люди страшатся сделать хоть один решительный шаг, сказать определяющее слово. Но, была не была, я отдаю голос за то, чтобы храм Василия Блаженного снести! Черный Меч водрузим на его месте.
— Смотреться будет лучше, — определил Черный Принц кровожадно. — Красиво, возвышенно, устремлено к небу.
Все, не отрываясь, смотрели на Черный Меч. Луч солнца падал на самый кончик, там словно бы тоже вспыхнуло маленькое солнце, рассыпало оранжевые искры.
Klm кашлянул, сказал потрясенно, слегка охрипшим голосом:
— Все-таки на великое мы замахнулись… Дай бог… гм, дай нам Табитс, чтоб наше дело было в самом деле правым. Все-таки святотатство…
Черный Принц возразил сварливо:
— Какое святотатство? Святотатство — это когда против святынь собственного народа. А попирать чужие нужно и надо. То есть приятно и полезно. Тем самым, во-первых, утверждаешь свою веру. Во-вторых, показываешь, что не страшишься чужих богов. Ну а для интеллигенции, что еще осталась неверующей… а также для правозащитников надо напомнить, что этот храм первоначально был сооружен за победу над Казанью. Но, простите, во-первых, казанские татары нам не враги, а кто старое помянет, тому глаз вон… Этот же храм — постоянное напоминание. Но не это главное. Для ученых и прочих яйцеголовых напомни настойчиво, что Васька Блаженный — это был такой юродивый, их звали блаженными. Юрод — это урод по-старому. Дурачок, дебил, идиотик. Он ходил, ронял слюни, не умел даже шнурки завязывать, потому даже зимой топал босым, в конце концов где-то замерз… Покорный и богобоязненный… а также всегобоязненный русский народ считал его святым, а когда этот дебил помер, его похоронили в пристройке к храму… и весь храм назвали его именем! Символ России? Да на хрен нам такая Россия! Мы последних русских спасем от такого позора… Ну, от позора уже не спасти, что сделано — то сделано, но хоть с глаз долой это напоминание о великой дурости…
— Как?
— С глаз долой? Да взорвать к чертовой матери. Когда-то же дрызнули храм Христа Спасителя? Для его восстановления такую пропагандистскую кампанию закрутили, что даже у самых стойких колени дрожали. Но для меня все равно это оскорбление, чтобы кто-то непрошено назывался моим спасителем! Да еще с прописной буквы — Спасителем! И этот храм, храм Василия Блаженного, на главной площади страны — оскорбление еще большее. Главный храм России, который на всех проспектах, открытках, рекламных плакатах, — посвящен дебилу, назван имени дебила!
Раб Божий бледно улыбнулся:
— Вот откуда идет партия Алексея…
На шутку никто не отреагировал, из груди каждого дыхание вырывается такое, что поднеси бумагу — вспыхнет.
Крылов подвел итог:
— Эту дурость сносим. Место забетонируем, покроем плитами, поставим Меч. Прямо из гранита, острием к небу. Да и место для скифских праздников освободится!
Кое-как выбрав время, когда всех удалось вытолкать из кабинета, поспешно позвонил Яне. Дома ее не оказалось, перезвонил со стесненным сердцем в офис Алексея.
Как и ожидал, трубку взяла секретарша, красивым милым голоском поинтересовалась, кого и зачем, он буквально ощущал через пространство, как она призывно раздевается, щупает его, сама раздвигает ноги, Алексей умело подобрал девочек на телефоне, такие умелые немало стоят, он ответил, что хотел бы поговорить с Яной… да-да, по важному. И неотложному.
Яну искали долго, он уже начал тревожиться, в душе росло и крепло ощущение необратимой потери. Наконец в трубке прозвенел ее запыхавшийся голосок:
— Слушаю!
— Яна, — выкрикнул он торопливо, — Яна!.. Это я, Крылов. Яна, мы это сделали!.. Я это сделал, я баллотируюсь в президенты страны!.. Ты ведь этого хотела?
В мембране слышались голоса, музыка, выкрики, скрип, ее голос прорвался все еще запыхавшийся, возбужденный:
— Да-да, помню! Крылов… Костя, кажется?.. Константин, извини. Сейчас много работы. Я в предвыборном штабе Алексея. Сейчас начинается подсчет голосов, я не могу отвлекаться…
— Яна! — вскричал он. — Но ведь это я… я баллотируюсь!
Она торопливо согласилась:
— Да-да, я знаю! И ты — тоже. И еще девять человек, только их фамилии я не помню… Извини, Константин, я убегаю. Как-нибудь созвонимся!