Женщина улыбалась, ее глаза горели… ее грудь розовела сквозь прозрачную блузку… или сквозь туман, застилавший сознание Игната. Могучее, кипящее в крови желание сокрушило все жалкие попытки опомниться, отстраниться… удержаться на грани. Жгучие ласки бросили в жар - он, будто пьяный, овладел ею… потом еще раз. Он перестал быть Игнатом Серебровым - бизнесменом, чьим-то мужем, зятем, другом, отцом, - и стал просто мужчиной, подчиняющимся напору плотской любви, слиянию двух вселенских начал… Женщина добилась-таки своего - она впитывала его страсть, как горячий песок впитывает дождевую влагу во время сезона дождей. Кто знает, когда это повторится вновь? Она заманила его в ловушку и растерзала, как хищник - долгожданную добычу. Кто знает, когда доведется вновь утолить этот голод? Он позволил ей вовлечь себя в извращенную, дикую пляску вожделений, где каждый поцелуй полон яда непоправимости и презрения всех законов. Отрава проникает в душу, и от нее нет спасения.
То расслабленная, то напряженная, в каждое мгновение новая, женщина плотоядно улыбалась, принимая его в себя раз за разом, предугадывая малейшее его движение… она задавала ритм, из которого он не мог выйти. Это был пульс неизведанного, темного, страшного забытья… боль и услада, смертельный плен.
Женщина отдавалась, как невинная весталка [4], знающая, что ее ждет за это преступление смертная казнь. Но казнь ждала не ее, а его! Она начала свершаться сразу, лишь только он вернулся к осознанию себя как Игната Сереброва - мужа, отца, делового человека, уважаемого члена общества. Раскаленное жало содеянного пронзило его насквозь, пригвоздило к позорному столбу, обещая муки земные и небесные. Словно святой Себастьян, пронзенный стрелами, он теперь обречен на гибель. Но если Себастьян принял муки за веру, то за что он, Игнат Серебров, надел на себя терновый венец? Как это произошло с ним?
Женщина молча смотрела, как он, вне себя от ужаса, вскочил, отводя глаза, велел ей уходить.
- Тебе от меня никуда не деться, - промолвила она. - Не сопротивляйся. Так ты еще сильнее увязнешь! Мой мед горек, но такого ты нигде не попробуешь. Ты уже испил из этой чаши, милый.
- Не называй меня так, - бессильно прошептал Игнат. - Ты не смеешь…
- Смею, - засмеялась она. - Теперь можно. Теперь мне все можно! А ты будешь молчать и подчиняться. Мне больно говорить тебе это, но любовь бесстыдна и всесильна. Она безжалостно срывает цветы и плоды, не спрашивая разрешения. Ни у кого! Любовь есть зло.
Она ушла, а господин Серебров долго стоял под горячим душем, стараясь смыть с себя… что? Кожу? Он переключил воду на холодную, но не заметил разницы. Вышел из ванной, сел на кухонный диванчик и выпил полстакана коньяка. Не помогло. Следующие полстакана ничего не изменили. Он был дьявольски, предательски трезв. Как стеклышко. Случившееся не удавалось ни смыть, ни залить алкоголем. Обхватив голову двумя руками, Игнат застонал:
- Боже, за что ты меня наказываешь?
Спустя несколько дней он проезжал мимо церкви и велел шоферу остановиться. В сумеречной прохладе храма поблескивал иконостас. От множества горящих свечей поднималась к потолку сизая дымка; сквозь нее глядели вниз, на молящихся, святые и ангелы. Дева Мария прижимала к груди младенца…
Сереброва скрутил резкий, судорожный приступ тошноты. Он едва успел выскочить из храма, как его вывернуло в подстриженные кусты у ограды. От земли шел приторный запах перегноя. Обливаясь холодным потом, Игнат побрел к машине.
- Вам плохо? - забеспокоился водитель. Ему еще не приходилось видеть шефа в столь плачевном состоянии.
«Плохо ли мне? - подумал Серебров. - Разве можно подобрать слова, выражающие то, что я испытываю? Плохо… хорошо… пустые звуки, за которыми ничего не стоит. Меня преследует рок».
Болезнь жены оказалась первой неприятностью, за ней последуют другие. Возможно, он разорится, потеряет деньги. Или что-нибудь случится с Кариной. Только не это!
По дороге в офис господин Серебров перебирал в уме возможные бедствия, могущие обрушиться на него. Водитель часто оглядывался на заднее сиденье, где, бледный, отрешенный, полулежал Игнат Николаевич, однако ни о чем не спрашивал.
Серебров в его возрасте оставался подтянутым, крепким, весьма привлекательным мужчиной. Ему можно было дать лет сорок пять. Его лицо с крупными, но правильными чертами украшали выразительные глаза, длинные ресницы и чувственная линия губ. Игнат Николаевич коротко стригся, одевался подчеркнуто элегантно и умел произвести впечатление. Особенно на женщин. О нем много сплетничали, часто - без повода.
Его супруга Зоя - бледная тень красавца-мужа, - миловидная интеллигентная дама, имела покладистый, терпеливый характер. Она занималась домашним хозяйством, от случая к случаю воспитанием Карины и была вполне счастлива. Строптивый, необузданный и взрывоопасный темперамент девочки она принимала снисходительно, чего не скажешь о Сереброве. Разумеется, Зоя хотела бы видеть в Карине совсем другое, но - кому что бог дал.
Такими Серебровых люди видели со стороны, и это была оценка, близкая к истине. Карина вносила разлад в их семейную жизнь, что Серебровы тщательно скрывали. Иногда напряжение между отцом и Кариной достигало критической точки. Зоя замирала от страха, но гроза разряжалась, и все возвращалось на круги своя. Когда дочь выросла, Игнату Николаевичу стало легче, а Зоя вообще вздохнула свободно. Отдельная квартира для Карины - большое благо.
Они собирались вместе по праздникам и дням рождения, как добропорядочная семья. Бабушка Полина Андреевна намекала на правнуков, но как-то вскользь. У Карины появилась своя жизнь, к чему Зоя быстро привыкла.
- Тебе нужно позволить дочери быть собой, - изредка говорила она мужу. - Карина не такая, как мы. Пусть живет, как хочет. По крайней мере, она не увлекается курением и наркотиками.
Мало-помалу все улеглось, но это оказалось затишьем перед бурей.
Серебров никогда не изменял жене: он был из тех мужчин, которые крайне брезгливы и чистоплотны в отношениях, ценят постоянство, избегают случайных связей. Переспать с дамой легкого поведения было для Игната так же немыслимо, как подобрать на мусорке надкушенный бутерброд и съесть его. На роль романтического рыцаря он не годился, на пылкого любовника недотягивал. В сексе предпочитал однообразие, и вообще не подозревал о наличии в себе безумных порывов.
Тем чудовищнее было то, что с ним произошло. Хуже всего ему приходилось ночами, когда воспоминания дышали огнем в лицо, а судорога желания сводила тело. Комната пыток гостеприимно распахивала двери… казнь продолжалась. Моральные страдания соперничали с физическими. Господин Серебров так близко подошел к пропасти, что ощущал холод ее глубин…
* * *
Ева повисла у Славки на шее, не успел он войти в полутемную прихожую.
- А я не спала, знала, что ты приедешь! Не станешь ночевать в Березине.
Она соскучилась.
- Заночуй я там, неизвестно, кто к тебе вернулся бы, - пошутил сыщик. - Я или черт в человеческом обличье? Когда в дело вступают «темные силы», жди сюрпризов!