До него дошел и смысл известного выражения: «Богу богово, а кесарю кесарево». Не каждому по плечу дар Всевышнего! Не каждый способен нести бремя прозрения. Вот почему сильные мира сего, услышав от Авеля предсказание судьбы, гневались и прогоняли монаха, а то и заточали в темницу. Страшна не прикрытая угодничеством и лестью истина! Не хочется в нее верить…
– Что ты давеча про пчел говорил? – вспомнил Феодосий. – Запамятовал небось?
Макарий обиженно покосился на старика:
– Они охраняют покой великого короля! Но не все… Некоторые сюда прилетели, к нам… Их заморский принц привез.
– Для разводу?
– Для власти… и для любви… В подарок красавице невесте! Только у тех пчел смертельный укус… Кто их зря потревожит, тому конец! Принц умер… не суждено было сыграть свадебку царской дочери…
Феодосий изумленно воззрился на инока, осенил себя крестным знамением.
Они возвращались в кельи после вечернего богослужения. Близилась зима. Начало подмораживать, первый тонкий ледок похрустывал под ногами.
– Холодно, брат… – поежился молодой инок. – Зябко! Ночью зубы стучат. Вот бы печурку затопить!
– Надобно не токмо дух укреплять, но и плоть.
Макарию казалось, что он совладал с плотью. В миру он, кроме прочего, пережил безответную любовь – отчасти сердечная рана подтолкнула его к чтению книг и духовным исканиям. Он желал избавиться от страданий раз и навсегда, научиться вести существование, которое оградило бы его от подобных болезненных ударов. Женщины стали для него строжайшим табу… он почти обуздал волнение крови. И тут дар провидения безжалостно бросил его в пучину соблазна.
Сие не было соблазном непосредственным, ибо монашеским уставом возбранялось активное общение с противоположным полом. Изредка выходя из обители, Макарий, как и другие братья, мог созерцать на улицах старозаветного Суздаля и крестьянок, и дам иного сословия: почтенных матрон, юных барышень, монахинь из женского монастыря. Ничто в его душе не отзывалось при их виде, не будило в памяти вожделенный образ. Былая любовь к женщине истаяла в свете любви к Господу, словно снег от ярких лучей солнца. Мужчина, казалось, навсегда умер в иноке Макарии…
Но то, что было подавлено в реальной жизни, неожиданно обернулось пророческим безумием. В картинах прошлого молодые красавицы – одна прекраснее другой – обступали монаха, являясь ему в разных воплощениях: от разодетых в шелка царских наложниц до гордых и печальных царевен, от юных царских невест до надменных цариц в торжественных уборах. Сцены венчаний, коронаций, праздничных шествий и дворцовых увеселений сменялись откровенными альковными, кои вызывали на щеках Макария краску жгучего стыда. Раскаяние и неподдельный ужас терзали его: а не диавол ли принимает сии прелестные обличья, пытаясь уловить неокрепшую душу в силки разврата и похоти?
Закончив свои писания, инок порой едва дышал и мгновенно забывался сном. Наутро, весь в холодном поту, он замаливал ночные грехи, не разбирая, свои или чужие. Господу виднее, кто в чем провинился.
Особенно яркими были сцены, связанные с местом пребывания царственных затворниц – Покровским женским монастырем. Безутешная Соломония, роняющая слезы на свое вышивание, ослепительная Ксения Годунова, доживающая в обители последние дни, не смирившаяся, продолжающая плести заговоры Евдокия Лопухина…
– Эгей, брат! – тормошил его за рукав Феодосий. – Ты не оглох, часом?
Макарий вздрогнул и оглянулся вокруг. Оказывается, он вовсе не в темной келейке бывшей царицы, а под открытым черным небом, откуда медленно опускаются белые снежинки, предвестницы зимы. Рядом семенит старик в монашеской рясе…
– Ты? – удивился Макарий, проводя ладонью по взмокшему лбу.
– Знамо дело, я! Кому ж еще быть-то? А ты, гляжу, совсем плох…
– Простыл, видать. Согреюсь, и все образуется.
– Я трав целебных насушил для такого случая. Заварю и принесу, – пообещал Феодосий. – Ты ложись, брат, укрывайся потеплее.
Когда через полчаса он заглянул к молодому иноку, тот лежал на боку, накрывшись с головой овечьим одеялом. От железной кружки с травяным напитком шел пар. Феодосий, обжегшись, пока нес кружку, дул на пальцы.
– Проснись, Макарий, выпить надобно…
Инок открыл воспаленные глаза, с укоризной прошептал:
– Оставь меня, дай соснуть часок…
– Выпей и спи! Не то игумену доложу, он тебя в больницу определит…
Макарий неохотно потянулся к кружке, сделал глоток.
– Горько, будто яд… Что за травы-то?
– Липа, душица, полынь… Ты пей, пей.
Макарий со стоном закрыл глаза. Перед ним сразу закружились золотые пчелы. З-з-ззз-ззз… ж-жжж-ж…
– Жужжат… – пробормотал он.
– Бредишь, брат… – уплывая в даль, отозвался Феодосий. – То хворь твоя говорит…
Суздаль. Наше время
В гостинице «Подворье» оказались отличные номера. Матвей еще в Москве забронировал двухкомнатный с камином и видом на Покровский монастырь.
– Настоящий уездный городок, – сказала Астра, любуясь живописным пейзажем с монастырской стеной и выступающими над ней церковными маковками. – Как будто здесь жизнь остановилась несколько веков назад. Зачарованный мир!
Матвей разбирал сумку и складывал вещи в шкаф.
– Хочу посмотреть Кремль, потом Гостиный двор, потом…
– Не забывай, зачем мы сюда приехали, – обернулся он. – Сначала дело. Куда пойдем в первую очередь?
– На Березовую улицу… Поговорим с соседями, с новым хозяином. Представимся сотрудниками общества охраны памятников архитектуры.
– Не слишком мудрено?
– Для обывателей сойдет. Люди уважают громоздкие названия.
Они приняли душ, пообедали в гостиничном ресторане и отправились на прогулку. Астра надела легкое платье и шляпу с полями. Матвей захватил с собой туристическую карту. Суздаль входил в Золотое кольцо России и в список мирового наследия ЮНЕСКО.
Было тепло. Тенистая улочка обогнула исторический центр, и Астра с Матвеем не заметили, как оказались на возвышенности. Склоны поросли боярышником и бузиной. Внизу петляла извилистая речка Каменка. Над крышами одноэтажных домов повсюду, куда ни бросишь взгляд, луковки храмов, шатры колоколен и бескрайнее синее небо.
– Это, наверное, какой-то древний вал, по которому мы идем, – предположила Астра. – Ой, смотри!
На прибрежном лугу паслись коровы. Буренки так же жевали траву много веков назад, потом шли к реке на водопой…