- Чему вы меня учите, бабушка? - ужаснулась девушка.
Старуха засмеялась, потрясая седыми буклями, выбивающимися из-под чепца.
- Мое тело ни на что уже не годится! - неожиданно звонко воскликнула бабушка. - Пора тебе, милая, замуж идти.
Она наклонилась и зашептала что-то внучке на ухо.
- Свят! Свят! - отшатнулась та, крестясь дрожащею рукою.
В сей драматический момент ветка старой акации треснула, и молодой человек едва удержался, чтобы не рухнуть с дерева на землю.
- Чтой-то там? - всполошилась старуха. - Нас подслушивают?
- Да нет же, бабушка. Это акация трещит от ветра.
Влюбленный юноша, хоть ему и любопытно было, предпочел незаметно спуститься вниз и скрыться в диких зарослях сада.
Через полгода сыграли в имении свадебку - та самая девушка обвенчалась с любознательным молодым человеком. В церкви во время обряда у невесты загорелось платье, так что церемония была безнадежно испорчена. Юная жена заболела нервным расстройством, поэтому супруг, наследник состоятельных родителей, повез ее за границу, на воды. Там она забеременела и в новое, подаренное молодым богатой родней поместье вернулась на сносях. Роды начались внезапно, в сильную снежную бурю. Посланный за повитухой всадник то ли замерз по дороге, то ли волки его разорвали, только ни его самого, ни коня с тех пор никто больше не видел. Пришлось обходиться своими силами. Призвали старую кормилицу принимать роды, поднялась суматоха, беготня, крики. Сенные девки грели воду, бегали с простынями. Над домом свистела, неистовствовала метель, а в душной, жарко натопленной спальне молодой хозяйки происходило таинство рождения. К утру ветер стих, и роженица благополучно разрешилась чудным младенцем - девочкой. Счастливый муж был на седьмом небе, преподнес супруге дорогой подарок, а девочку взял на руки и долго любовался ее необыкновенно смышленым личиком.
К вечеру того же дня по глубокому снегу едва добрался до поместья гонец, который сообщил молодой семье о смерти бабушки.
- Дурная примета! - заголосила кормилица. - Тут крестины праздновать следует, а не покойника обряжать! Ох, не к добру это!
Однако делать нечего: стали готовиться к похоронам. Все прошло своим чередом, и жизнь потекла по веками заведенному порядку. Больше у супругов детей не было, зато рожденная в бурю девочка подрастала и расцветала им на радость.
Молодой, пылкий муж превратился в степенного, раздобревшего от обильной пищи и лени помещика, обожал псовую охоту и выстоявшиеся в погребах наливки, приготовленные заботливой рукою его доброй жены. Жили радушно, хлебосольно, принимали гостей и даже один раз в году устраивали бал, на который съезжались соседи-помещики. В общем, ничем не отличались от десятков, сотен таких же провинциальных дворянских семей.
Однажды отец этого малочисленного, но дружного семейства решил отправиться на охоту. Позвали егерей, выгнали из псарни собак. Кавалькада охотников с гиканьем, поднимая облака пыли, выехала в поле и скрылась из глаз. Обычно с охоты не возвращались по двое, по трое суток - останавливались на отдых и ночлег в маленьком деревянном доме, построенном в лесу для подобных случаев. Но в этот раз произошло иначе. Хозяином поместья ни с того ни с сего овладело мучительное беспокойство: он не находил себе места, все возвращался мыслями к жене и дочери и так извелся, что бросил друзей-охотников, егерей, собак, добытую дичь, а сам, не говоря никому ни слова, поскакал назад, домой.
Осенние вечера стояли студеные. Подмораживало. Ледяной пронизывающий ветер бил в лицо. Хозяин прискакал в имение полумертвый от усталости и холода, его била дрожь. Огромный двор, освещенный полной луной, спал; окна дома были темны. И только за одним окном, выходящим из спальни хозяйки, горела свеча. Повинуясь таинственному импульсу или смутному воспоминанию юности, помещик спешился, скользнул к этому незанавешенному окну и…
В спальне находились двое - его любимая жена и маленькая дочь, которой минуло семь лет. В руке жены что-то блеснуло: она показывала девочке некую вещицу и что-то говорила. Малышка кивала головкой.
Помещик весь обратился в слух. Не осознавая до конца, что делает, он ухватился за выступ под окном, приник ухом к щели в раме, восхваляя себя за нерасторопность. Окна были еще не подготовлены к зиме, и толстая щель давала доступ звукам. Худо-бедно хозяин мог слышать, о чем идет речь. Он улавливал обрывки фраз о воплощении через третье колено, о каком-то заклинании, о чем-то ужасном…
- Господи! - прошептал ошарашенный супруг, пытаясь сообразить, не обманывают ли его собственные глаза и уши.
- Хочешь ли ты? - громко спросила его жена девочку. - Желаешь ли ты?
Помещик в страхе зажмурился, бормоча молитву, а когда снова заставил себя посмотреть через окно, то жуткая сцена не исчезла, как он надеялся, а продолжалась, как ни в чем не бывало.
- Повторяй за мной! - сказала мать, наклоняясь к дочери. - «… о молчаливая Луна, о прекрасные звезды, о яркий свет, который я держу в своей руке! Повторяй за мной! - приказала она. - О дыхание, которое внутри меня, соединись с дыханием земли, с флюидами духов, которые являются повелителями! Невыразимым именем Того…»
Помещику стало дурно, в глазах потемнело. Он потерял равновесие и упал на мерзлую землю. Сколько он пролежал так - неизвестно. Придя в себя, хозяин поместья увидел, что в окнах темно, и все виденное им приписал внезапному умопомрачению, вызванному болезнью. Он разбудил дворню, велел немедленно истопить баню и к утру, попарившись и напившись малиновой настойки, почувствовал себя лучше. Однако ненадолго.
Встревоженная жена послала за доктором. Тот приехал, тщательно осмотрел больного, ничего утешительного не сказал и остался на обед. Подавали мясные пироги, утку, запеченную с яблоками, соленые лисички, черничную водку. У хозяйки аппетита не было, а доктор, большой любитель поесть, отдал должное угощению. Его уговорили погостить до вечера. С наступлением сумерек состояние больного ухудшилось. Неделю он находился на волосок от смерти, а затем дело пошло на поправку.
Далее автор описывал историю жизни дочери помещика, изобилующую любовными историями, изысканными сексуальными забавами и громкими романами. Напоследок было заявлено, что продолжение следует, и что у автора есть замысел второй статьи на ту же тему.
Прочитанное произвело на Еву мрачное и возбуждающее впечатление. Она как будто хлебнула старого, черного, крепкого вина, которое ударило ей в голову. Эффект был удивительный и непонятный. Еще меньше она понимала, чем этот материал привлек Смирнова.
* * *
Всеслав вышел из подземного перехода и через минуту оказался уже весь в снегу. Крупные хлопья густо летели сверху; впереди, на расстоянии пяти шагов, ничего толком рассмотреть было нельзя.
- Отличный денек для слежки! - усмехнулся про себя сыщик. - В маскировке нет нужды. Боюсь, скоро меня никто не отличит от снеговика.
Ему пришлось попетлять, прежде чем он нашел дом, в котором проживали Римма Лудкина и ее подруга. Ничего подозрительного вокруг Смирнов не заметил. Хотя снег существенно мешал наблюдению. Отряхиваясь и сбивая с плеч налипшие хлопья, сыщик нырнул в подъезд. Пахло мусоропроводом и котами. Облупленные стены подъезда пестрели надписями. Содержание сего «городского фольклора» начала двадцать первого века имело весьма широкий спектр - от признаний в любви до матерщины. Лифт работал и послушно привез пассажира на седьмой этаж. Дверь нужной квартиры сразу бросилась Смирнову в глаза следами врезки нового замка. Слесарь, который это делал, по-видимому, или очень торопился, или отличался крайней небрежностью.