– Там… – махнул он изящной, женоподобной рукой в кружевном манжете, – в городе на болотах, среди призрачных дворцов, в далеком, зловещем и блистательном Санкт-Петербурге, возможно, теряется след кого-то из посвященных в культ.
Графиня устремилась в Россию, поражаясь необъятным, диким и снежным просторам ее, глухим лесам и полноводным рекам, неслышно несущим воды свои под бескрайними, первобытными небесами… Санкт-Петербург – блестящая порфира варварских князей – навсегда очаровал ее. Спустя век, она нашептала полувыдуманную историю молодому Пушкину, прильнув к покоящейся на шелковых подушках кудрявой голове. Так родился замысел повести «Пиковая дама». Не избежал сей участи и Чайковский, который долго сопротивлялся, называя сюжет непригодным для оперы. Но все же написал потрясающую музыку и даже переменил часть истории, заставив Германа любить Лизу, а не только притворяться влюбленным ради тайны трех карт. Лизавета Ивановна под божественную музыку бросалась в Зимнюю канавку, завершая любовную драму. У Пушкина она вышла замуж, что оказалось неприемлемым для порывистой, романтической натуры Чайковского.
Сплав двух вдохновений – Пушкина и Чайковского – сделал «Пиковую даму» воистину бессмертной. Но не того бессмертия желала графиня! К тому же, по иронии судьбы, образ светской красавицы, знаменитой «московской Венеры», померк, затерялся в сюжетных поворотах, а ненавистная старая графиня запечатлелась и приклеилась намертво. Это было уж совсем обидно.
Итак, старуха требовала у Альшванга отыскать некую Анну, через которую она сможет продолжать проявляться и осуществлять свои далеко идущие планы. Герман Борисович, измученный астмой и сердечной болезнью, смертельно уставший от жизни, метался, не в силах выполнить приказание. Неожиданное появление Анны Григорьевны и Лизы показалось ему долгожданным избавлением. Он устроил прощальную гастроль – свой день рождения с «Пиковой дамой», в разгар которого его изношенное сердце не выдержало. Но долгожданное успокоение ему суждено было получить только после того, как он передаст «обиталище графини» – квартиру в театральном доме – Анне Григорьевне.
Он трясся на «скорой помощи», изнывая на больничной койке, одержимый одной мыслью – освободиться от графини, которая стала ему в тягость. Но Дух был непреклонен, и старик Альшванг вызвал нотариуса, дрожащей рукой подписал дарственную… Все! Теперь он мог покинуть бренный мир и еще более бренное тело…
Герман Борисович обрел вожделенный покой, а старуха, напротив, рвала и метала. Лиза и Анна оказались вовсе не теми, кого она искала. Проклятый Альшванг так торопился, что все перепутал!
По столу медленно растекалась белая сливочная лужа.
– Боже мой, Марк! – завопила Динара, входя в кухню. – Что это такое?! Что ты делаешь?
– Мы вишневые кораблики пускаем! – радостно сообщила Марта, глядя на маму большими и черными, как у самой цыганки, глазами.
– Молчи, боцман! – сердито крикнул Марк. – Здесь я капитан!
– Артем! – позвала Динара, без сил опускаясь на табуретку. – Иди сюда! Посмотри на этот кошмар!
Господин Пономарев поспешил на зов и застал на кухне следующую картину: по столу растекались купленные им вчера в гастрономе сливки, а сверху плавали несколько крупных вишен. Пакет с остальными ягодами держала в руках Марта, увлеченно следя за действиями брата: Марк как раз спускал на воду очередную вишню.
– Вам что, воды мало? – возмутился Артем. – Зачем сливки испортили? Останетесь сегодня без завтрака!
– Это Белое море! – серьезно заявил Марк. – В нем вода должна быть белая!
– С чего ты взял?
– А почему же оно так называется?
Артем вздохнул, не зная, как ответить.
– Вот видишь, папа! – обрадовалась Марта. – Обыкновенная вода не подходит. И кораблики из газеты нам тоже надоели.
– А это что, по-вашему? – нашелся Артем и показал на вишни. – Где вы видели круглые корабли?
– Это батискафы, – терпеливо объяснил Марк. – Неужели ты не понимаешь?
– Батискафы плавают под водой, а не на поверхности.
– А мы и ждем, когда они утонут! – с детской непосредственностью сказала Марта.
– Как они могут утонуть? Это же стол!
– Мы хотели сливки в корыто вылить, – вмешался Марк. – Но их оказалось слишком мало, всего два пакета.
– Вы понимаете, что это продукты? – взвилась Динара. – Это не для игры! Для еды! И кто это все теперь убирать будет?
– Мы! – улыбнулась Марта. – У нас следующая игра – «собаки профессора»!
– Что еще за собаки?
– Танат и Керра, доберманы. Они вчера так весело лужу лизали, что нам тоже захотелось!
Близнецы высунули языки и принялись слизывать со стола сливки.
– Я этого не вынесу! – простонала Динара, хватаясь за голову. – Что ты смотришь, Артем? Скажи им! Давно ли мы стоматит лечили?
– Ничего, стол чистый, я вчера его с содой вымыл. Как чувствовал! Идем, не стоит им мешать.
Они сели на диван в гостиной, посмотрели друг на друга и расхохотались.
– У тебя одна щека намылена, а другая нет, – сказала Динара, вытирая слезы, выступившие от смеха.
Артем машинально снял с шеи полотенце и вытер щеку. Он уже забыл и о Белом море из сливок, и о «собаках», слизывающих его. Господин Пономарев погрузился в предстоящие заботы.
– Ты сегодня на работу идешь? – спросила Дина Лазаревна, улавливая перемену в его настроении.
– Обязательно.
– Так ведь суббота!
– У меня же Никитский, ты знаешь. Надо помочь человеку.
– Он женщину убил, твою клиентку, между прочим, – возразила Динара. – А ты хочешь, чтобы он вышел сухим из воды. Это что, мужская солидарность? Сколько он тебе заплатил?
– Много. Но не в этом дело.
– В чем же?
– Не убивал он Галину! Я сыщик, у меня нюх, интуиция. Никитский не виноват. Кто-то умело его подставил, очень умело. Кто-то, кто знал его, как облупленного – привычки, темперамент, пристрастия…
– И кто это может быть?
– Не знаю… В том-то и дело, что у Никитского нет близких друзей. Он сам об этом говорит. Я проверил: так и есть. Он компанейский, обходительный мужик, но его общительность – маска. Дмитрий Сергеевич умеет договариваться с партнерами, ладить с сотрудниками, выпить, с кем надо, сказать комплимент – но в личной жизни это скучающий ловелас, стареющий и от этого впадающий в меланхолию. Пьеро, который привык быть Дон-Жуаном. Отсюда и его появившаяся тяга к алкоголю.
– Дон-Жуан не стареет! – возразила Динара. – И не пьет! А если даже и пьет, то точно не от тоски.
– От чего же тогда?