– С одной стороны, я, сермяжный мужик, должен гордиться, что потомство у меня ученое, – продолжал дед. – А с другой стороны, ты обязан семью обеспечивать, твердо на ногах стоять! Только не получился из тебя кормилец. Придется Юрку учить. Кто-то же должен семью держать?!
Дед был приверженцем старых правил, и у него были свои собственные понятия о чести. Выгоду он не упускал, но жульничать не позволял ни себе, ни партнерам. Поэтому обвинения, высказанные в письме, сбили Юрия с толку. Не мог Платон Иванович присвоить себе… А что, собственно, присвоил дед? – подумал молодой Салахов. – О чем идет речь? Что имеет в виду незнакомый автор? Деньги, имущество, – что?
Письмо поставило его в тупик. Даже обращение какое-то не такое: «сударь»! Кто сейчас употребляет подобные слова? Он целый день ходил под впечатлением странной истории, хотел даже отцу рассказать. Но передумал. Арсению Платоновичу было глубоко безразлично все, кроме физики. Какой из него советчик? А маму Юрий просто не хотел волновать по пустякам.
Одна фраза из письма, – о неожиданной смерти деда, – еще беспокоила Юрия несколько дней, но и она постепенно потеряла былую остроту. Мало ли на свете людей завистливых, вредных, которые не могут простить другим их удачу и достаток? Чего им только не взбредет в голову, лишь бы досадить богатым?
Юрий Салахов спрятал письмо в домашний сейф и забыл о нем. У него как раз намечалось несколько крупных контрактов с зарубежными партнерами; ремонтировалось новое здание в центре города, которое он купил под магазин; завязывалась интересная финансовая операция; шли переговоры о закупке пакета акций перспективной сырьевой компании, – словом, дела поглотили его целиком.
Возвращаясь под утро из ночного клуба, Юрий невольно бросил взгляд на почтовый ящик. Там что-то белело.
– Посмотри, что там? – велел он охраннику, давая ключи.
Тот вытащил кучу рекламных проспектов.
– Выбрось, будь любезен!
– Здесь письмо, Юрий Арсеньевич, – сказал молодой человек, протягивая ему конверт.
Захлопнув бронированную дверь квартиры и на ходу раздеваясь, Юрий распечатал конверт. Знакомый летящий почерк сообщал ему, что это второе предупреждение и что ему пора задуматься о своей жизни.
«Сходите в церковь, господин Салахов, облегчите душу от грехов тяжких, – писал незнакомый автор. – Исповедь принесет Вам утешение, в котором Вы нуждаетесь. Ибо нет на свете более жестокого палача, чем нечистая совесть!»
– Что за бред! – возмутился Юрий, комкая письмо и бросая его на стол.
Все это невольно пронеслось в его сознании по дороге в банк и обратно. Воспоминания и размышления увлекли его так, что он едва не врезался на своем «мерсе» в ворота фирмы.
Черт! Так и до аварии недалеко!
– Какое у тебя варенье вкусное получается! – восхищалась Изабелла Буланина, набирая в хрустальное блюдечко абрикосы с грецкими орехами внутри. – И как ты умудряешься вытаскивать из них косточки и не помять? Я попробовала, так у меня одни лохмотья остались, вместо абрикос!
– Не знаю, – улыбнулась Дина Лазаревна. – Бери еще, раз нравится! Чаю подогреть?
Она встала, чтобы включить чайник, и невольно взглянула в окно. За деревьями, покрытыми снегом и инеем, стоял незнакомый мужчина в темно-коричневой куртке и шляпе, низко надвинутой на глаза.
– Ой, смотри, Иза! Твой ухажер!
– Где?
Изабелла Юрьевна привстала, выглядывая из-за занавески на улицу. Квартира Чиляевой была на первом этаже, и через окна все отлично было видно.
– Это не он, – разочарованно протянула она, внимательно всматриваясь в высокую фигуру. – Не похож. Да и не стал бы он торчать во дворе! С какой стати? Это твой, наверное!
– У меня поклонников нет, – вздохнула Динара, поправляя цыганские серьги из червонного золота. – Одни клиенты!
– Клиент бы не стал прятаться под деревьями, – захихикала Буланина. – Значит, кавалер! И не отнекивайся, Диночка!
– Да нет же! – возразила гадалка. – Нет у меня нынче кавалеров, Иза! Был один, да и тот вышел. Ну, и Бог с ним. Скатертью дорога!
Она снова посмотрела в окно. Мужчина все стоял между деревьев. Казалось, он наблюдает за ее окнами. Неужели, ограбить собирается? Значит, и правда та посетительница, – Лариса, – была наводчицей. Все высмотрела и своим дружкам доложила!
– Ты, Дина, решетки на окна поставь! – будто прочитала ее мысли Буланина. – Как я! Так удобно! И не залезет никто. У нас первый этаж, все-таки!
Разговору о решетках помешали пронзительные звуки тромбона из-за стены. Егор Фаворин, видимо, занимался с учеником.
– Боже! Как ты терпишь? – закатила глаза Изабелла Юрьевна. – Этот Фаворин не дает покоя ни днем, ни ночью! Жуткий тип! Как он меня ненавидит, ты не представляешь! Прямо страшно в подъезде с ним встречаться, того и гляди, набросится душить! Псих ненормальный!
– Ну, психи редко бывают нормальными, – успокаивающим тоном сказала Динара. – А мне его труба не мешает. Пусть себе дудит человек! Жалко, что ли? Он безвредный, Егор этот, только что шумит и ругается, а так…ничего, смирный. Непьющий, и женщин не водит.
– Еще бы он женщин водил! – завопила Изабелла, подскакивая на стуле от возмущения. – Да он их ненавидит, как…
Она запнулась, не находя слов для выражения своих чувств по поводу соседа-музыканта.
– По-моему, ты преувеличиваешь! – засмеялась Динара. – Не такой уж он злодей! Обыкновенный зануда.
Изабелла Юрьевна махнула рукой. Действительно, Фаворин не стоит того, чтобы уделять ему столько внимания. И она принялась рассказывать Динаре о своих сердечных делах.
Госпожа Буланина была пышной, полногрудой блондинкой, с яркими и немного кукольными чертами лица. Она вызывающе броско одевалась, густо красилась и выливала на себя такое количество духов, что после нее в воздухе долго стояло парфюмерное облако, будоража обоняние окружающих людей. Даже ее полосатый любимец Яшка долго чихал и отфыркивался, попадая к ней на руки.
У Изабеллы Юрьевны был один интерес в жизни, – мужчины. Она их обожала, не могла думать о них без умиления и нежного содрогания, переходящего в необузданное, неконтролируемое вожделение. Причем началось это у нее с раннего детства. Будучи маленькой девочкой, она взбиралась на колени ко всем без исключения папиным и маминым приятелям, а также к случайным знакомым. Она не просто сидела на мужских коленях, а особым образом ерзала, вызывая у них вполне определенные ощущения и желания. Бедные жертвы «малолетней развратницы» краснели, бледнели, покрывались обильным потом, но не смели и виду подать, что происходит. Замирая от ужаса, что кто-то может это заметить, они не чаяли сбежать подальше, пока их не обвинили в совращении детей и прочих отвратительных человеческих пороках.