– Кать, ты извини, я пойду, мне надо лечь в постель, – сказала Наташка, засунув папку под мышку и переложив пакет из одной руки в другую.
– Ну, понятно! – согласилась Нюсина наставница, с уважением взирая на пухлую папку.
Девица, которую она называла Наташкой, ушла к лифту.
– Видала? – Катерина с укором посмотрела на Нюсю. – Во как работать надо! Без продыху!
– Любопытно, для нее библиотекари заказы принимают, как для нас – портье и горничные? – заинтересовалась недоучившаяся специалистка по интимным курортным делам. – Интересное кино!
– В кино что-то такое и было, точно! – просветлев, вспомнила Катерина. – Помнишь, актриса Муравьева ходила знакомиться с мужиками в библиотеку? Ну, Наташка, ну, голова! Ничего не упускает!
– Великая сила искусства, – поддакнула Нюся и снова прикрыла глаза.
Задремав, она прозевала момент, когда образцово-показательная путана Наташка, уже без пакета, выскочила из лифта и побежала к выходу из отеля. Но бдительная Катерина ничего не пропустила, толкнула соседку локтем и досадливо сказала:
– Проснись уже, чучело! Вишь, Наташка опять куда-то намылилась? С такой конкуренцией останемся мы с тобой совсем без работы!
Говорят, планирование – половина успеха, но уж точно не более того. Я приготовилась убить на знакомство с доисторическим «Жизнеописанием» несколько часов, а непредвиденная случайность сэкономила мне кучу времени.
В номере было душно. Я бросила на кровать картонно-бумажное «Дело», оставила на столике пакет с покупками, распахнула балконную дверь и пошла в туалет, но совсем забыла про голубей! Две наглые птицы влетели в комнату, приземлились на столе и принялись расклевывать рассыпчатое печенье, разбрасывая во все стороны крупные маслянистые крошки. Через полминуты помещение имело вид, словно в нем не на жизнь, а на смерть сражались враждующие армии колобков и пряничных человечков.
– Кыш, проклятые! Кыш! – закричала я, увидев этот разгром.
Один голубь – вероятно, более впечатлительный – тут же сорвался с места и с низкого старта, кренясь на левое крыло, унесся в открытый проем. Второй пернатый разбойник оказался твердым орешком. Он ограничился тем, что спрыгнул на пол и довольно неспешно пошел в обход круглого стола, косясь на меня оранжевым глазом.
– Вот я тебе сейчас! – пригрозила я и замахнулась на нахальную птицу первым, что попалось под руку – картонной папкой с надписью «Дело».
Веревочный бантик я завязала слишком слабо, от резкого движения он развалился, и бумажные листы разлетелись по всей комнате, как осенние листья. Голубь наконец испугался и упорхнул, а я, зарычав от бессильной злости, запустила вслед пернатому негодяю зеленым яблоком из растерзанного кулька и в отчаянии оглядела безобразно замусоренный номер.
Сто двадцать три страницы литературного труда камер-казака Ее Емператорского Величества накрыли шестнадцать квадратных метров жилой гостиничной площади плотно, практически без пробелов. Теперь, чтобы узнать, насколько масштабно данное произведение в историческом смысле, необходимо было сначала собрать листы в одну кучу, а потом разложить их по порядку.
Это был адский труд, и я сломалась на семьдесят второй странице. Сие был знак свыше, но в тот момент я его не поняла. Порыв скомкать проклятые бумажки и разбросать их по округе с пятнадцатого этажа, как революционные прокламации, был настолько силен, что я попятилась от балкона и спрятала руки за спину. Легкий порыв ветра приподнял верхний лист в наполовину сформированной стопке и принес его к моим ногам. Я машинально нагнулась, да так и застыла в древнерусском земном поклоне, глядя на выделенное жирным шрифтом: «Его Императорское Высочество принц Ольденбургский Александр Петрович».
– Как? – квакнула моя Нюня. – Он тоже здесь?
Да, Александр свет Петрович был здесь, хоть и не во плоти, а в бестелесной форме персонажа историко-литературного произведения! У меня не хватило терпения собрать все листы главы, посвященной жизнеописанию этого достопочтенного россиянина, но об этом не стоило сокрушаться. Замшелое прошлое благородного дома интересовало меня весьма незначительно, а о новейшей истории принцев Ольденбургских я могла узнать из первых уст. Если, конечно, светлейший Павел Петрович изволили благосклонно принять труды придворных лекарей из третьей горбольницы и соблаговолили очнуться! И если я найду аргументы, которые заставят его заговорить.
– У тебя уже есть один такой аргумент! – напомнила мне Тяпа. – Пистолет в кармане, забыла?
– Забыла, – призналась я.
Только теперь я осознала, что за тяжелая неуютная штуковина оттягивает карман моих трикотажных штанов!
– Как мироздание-то складывается, а? Один к одному! – возликовала Тяпа. – Похоже, концы начинают связываться, а клубочек распутываться!
Так косноязычно она выразила надежду на то, что все совпадения не случайны и осознание мною объединяющей их закономерности не за горами. Меня охватило лихорадочное возбуждение. Конечно, это было не то состояние, которого требовала ситуация, ведь подготовку к серьезной операции лучше было бы вести рассудительно и хладнокровно. Но я даже не пыталась понизить градус горячки. Хотелось действовать решительно и без промедления!
Я частично уравновесила пистолет на левом бедре, опустив в правый карман стеклянный флакон с туалетной водой (в ближнем бою он мог заменить баллончик со слезоточивым газом), сунула туда же небрежно сложенный листок с упоминанием принца Ольденбургского, захлопнула балконную дверь и вылетела из номера, как голубь: перекошенная на один бок и с широко расправленными крыльями. Крылья, разумеется, были воображаемыми и символизировали стремительный полет моей воспрянувшей дедуктивной мысли.
У меня было четкое ощущение, что все тайны и загадки вот-вот начнут раскрываться, и события самого ближайшего времени его подтвердили.
Едва я ступила на пропахшую лекарствами, кислым борщом и сигаретным дымом больничную лестницу, как мобильник, лежащий в одном кармане с туалетно-водяным баллончиком, громко пискнул, оповещая о приходе долгожданного эсэмэс-сообщения. С пистолетом в кармане даже письма из могилы меня не очень страшили. Я отважно достала телефон и прочитала с экрана: «Дела плохи. Я в пульманологии больницы № 3, палата 4, забери меня!»
– Ну, видишь, как все хорошо – она в палате, не в морге! – обрадовалась Тяпа.
– Будучи больной, рваться прочь из больницы – это не очень похоже на Раису с ее фанатичной заботой о здоровье, – с сомнением заметила Нюня, ожидающая от подозрительно добренького мироздания какой-нибудь пакости.
Не поддаваясь малодушным страхам, я поменяла курс и побежала в пульманологию.
Талантливого исполнителя эпизодической, но яркой роли трусливого эсэсовца в маломерном «фельдграу» грузили на носилки втроем – два санитара и один добровольный помощник, назвавшийся товарищем пострадавшего. Добрый человек выглядел располагающе, разве что одет был слегка нелепо – в слишком большую для него светлую рубаху, и санитарам даже в голову не пришло воспрепятствовать ему очистить карманы раненого от личных вещей. В их числе оказался и пистолет, очень похожий на настоящий.