Эта топонимическая дискуссия с элементами индуистской философии была настолько некстати, что я потеряла нить разговора. Но сообразительный Ольденбургский сам ответил на свой вопрос:
– Поговорим о Золотой рыбке?
– Ага! – Я мигом вспомнила свою инквизиторскую роль и с воодушевлением вонзила пистолетное дуло в поясницу принца. – Так ты все-таки знаешь, где она?!
– Догадаться было нетрудно! – Ольденбургский наконец вылез из шкафа, повернулся ко мне лицом, и я увидела сначала его голливудскую улыбку, а потом еще кое-что заокеанское: пачку долларов!
– Как договаривались, десять тысяч! – сказал он и потряс в воздухе денежным брикетом. – Теперь ты давай!
– Че?! – любимое словечко гостиничной гетеры Катерины выскочило из меня, как блоха из сырой собачьей шерсти. – Ты псих ненормальный?!
– Кгхм! Я прошу прощения, если помешал, но у вас дверь открыта! – покашлял с порога безымянный герой партизанских войн, мой новый знакомый из Беловежской Пущи.
– Че? – удивился Ольденбургский.
– Вы, случайно, не Татьяна? – спросил меня дружественный белорус.
– Она Ната, – неприязненно глядя на него, ответил за меня Ольденбургский.
– Она же Ряба, она же Таня, Тяпа и Нюня! – отчеканила я, уже сильно сердясь.
– А я Лев, – кивнул партизан.
– Лев – царь зверей! – обрадовалась Тяпа. – Круто! Теперь у нас сразу два августейших мужика – принц и царь!
– Послушайте, Лев! Войдите и прикройте за собой дверь…
– Наташка! – с претензией вскричал в коридоре нетрезвый женский голос. – Тебе одной двоих не многовато ли будет? Может, поделишься?
Катерина по пояс засунулась в номер, увидела долларовую пачку в руке Ольденбургского и завистливо ахнула:
– Это за одну ночь или как?
– Катя, закрой дверь! – потребовала я, имея в виду, что она должна закрыть ее с той стороны.
Но Катька поняла сказанное по-своему и нахально полезла в номер, как поршень, толкая впереди себя партизана и приговаривая:
– Спасибо, напарница, ты не пожалеешь!
– Дверь закрой! – в один голос злобно гаркнули мы с Ольденбургским.
– Кто – я? – из коридора донесся свирепый рык, и дверь распахнулась еще шире, пропуская низколобого Кинг-Конга.
– Третьим будешь, милый? – трудоголичка Катерина тут же взяла вновь прибывшего на карандаш.
– Где твоя подружка, говори! – грозно глядя на меня поверх дурной головы самозваной напарницы, проревел громила.
– В очередь встань! – обнаглев от страха, надерзила ему я. – Тут все ее ищут, не ты один.
– Мы еще кого-то ждем? – нахмурилась Катерина. – Натаха, мы разве сами не справимся? За такие доллары можно и расстараться!
– Слушайте, что здесь происходит? – Ольденбургский наконец догадался спрятать свои баксы за спину.
– Все ищут Золотую рыбку! – проявил смышленость партизанский король Лев. – Я, может, не вовремя, но…
Он явно собирался продолжить, но тут в дверь, которую так никто и не закрыл, пытливо заглянул строгого вида товарищ с головокружительно туманным взором.
– Сцена пятая, те же и полковник Артем Петрович! – сострила моя Тяпа.
– Нашли! – торжествующе воскликнул новый персонаж.
– Че? Рыбку? – не поверила Катерина.
– Там разберемся, – невнятно пообещал находчивый Артем Петрович, пропуская в помещение каких-то добрых молодцев. – Гражданка с бутафорским «вальтером» и гражданин в сценическом костюме! На выход! Забирайте их, парни!
– А меня?! – расстроилась Катерина, вообразив, что праздник жизни пройдет мимо нее. – Парни, и меня заберите!
– А меня не надо, – Кинг-Конг косолапо попятился в угол.
– Может, я не вовремя, – в очередной раз засомневался беловежский Лев.
– Вовремя, вовремя, – успокоила его Катерина. – Не надо откладывать на ночь то, что можно сделать вечером!
Надо ли говорить, что в итоге забрали нас всех?
Паша Ольденбургский, Катерина Отельная, Лев Беловежский, Кинг-Конг Безобразный и я сама – четверо подконвойных в сопровождении полковника Артема Петровича и троих его «ребят» протопали по гостиничному коридору, выбив из ковровой дорожки устойчивую завесу пыли. Она была почти такой же непроглядной, как серый туман в очах полковника. Обеспокоенно заглядывая в них в тщетной попытке предугадать свое ближайшее будущее, я видела только сизую дымку. Она неприятно напоминала об отравляющих газах «зарин» и «фосген», названия которых запомнились мне со времен обучения на военной кафедре института. Пугливая фантазерка Нюня утверждала, что смутно видит в этом тумане очертания некой угловатой конструкции, затрудняясь с уверенностью определить, что же это такое – пыточное кресло, виселица или гильотина. В свете ее зловещих видений оптимистично спрогнозировать будущее как-то не получалось. Тяжелые шаги звучали грозовыми раскатами. Ощущение приближающейся бури сконцентрировалось, насытило затхлую атмосферу бодрящим озоном, и я не сильно удивилась, когда в глаза мне сверкнула первая молния.
– Да это не молния, это просто стекляшки блеснули! – пресекла назревающую панику хладнокровная Тяпа. – У того парня оправа очков украшена стразами.
– Педик! – устыдясь собственного малодушия, обронила я.
Предполагаемый педик, некстати вышедший из шестьдесят пятого номера, прижался к стене, пропуская мимо себя наш отряд. Похоже, он тоже почувствовал исходящую от Артема Петровича туманную угрозу и поторопился спрятаться за солнечными очками. Других причин поспешно закрывать глаза темными стеклами я не видела, в коридоре было не слишком светло.
Я настроилась на худшее и приготовилась закончить прогулку в помещении с зарешеченным окном, но действительность оказалась не так сурова. Поводив нашу группу по лестницам и коридорам, как Моисей свое многострадальное племя, полковник привел ее в отдаленное крыло отеля, отведенное под выставочно-конгрессную деятельность. На тяжелых деревянных дверях бронзовела табличка: «Бородинский зал».
– Скажи-ка, дядя! – удивилась бесшабашная Тяпа.
– Ведь недаром? – боязливо молвила Нюня.
– А теперь побеседуем, – сказал Артем Петрович, помешав литературным чтениям. – Дама вперед!
Каменно-твердой рукой он бестрепетно подхватил меня под ватный локоток и увлек в дальний угол просторного зала, центральная часть которого была занята огромным круглым столом, а на окраинах, точно лошади в тесной конюшне, жались друг к другу длинноспиные гнедые стулья с бархатными сиденьями. Я осторожно опустилась на малиновую подушку, чувствуя себя орденом, который вот-вот понесут за чьим-то гробом.
– Ну, рассказывайте, – почти душевно велел Артем Петрович и взглянул на меня в упор.