Я виновато вздохнула. Это была истинная правда, мое существование в данный момент омрачали главным образом думы об Алехандро.
«Ты что, влюбилась?!» – ужаснулся внутренний голос.
Я вновь добросовестно помыслила и дала максимально честный ответ:
– Пока нет.
А затем надолго задумалась, анализируя свои чувства и оценивая их перспективы.
Алехандро не показался мне писаным красавцем. Фигура у этого мачо отечественного розлива хорошая, но каланчой он не вымахал. Стоя рядом с парнем на той ноге, которая была обута в туфлю на шпильке, я была чуть выше него. То есть Алехандро примерно одного роста со мной, приблизительно сто семьдесят пять сэмэ – короче, не гигант. А мне до сих пор нравились исключительно высокие мужчины.
В лице этого Саши тоже ничего экстраординарного не было, я не нашла в нем сходства ни с одним из признанных голливудских секс-символов.
«То есть сходства не нашла, а собственно сексуальность уловила, да?» – не удержался от очередной ехидной реплики противный внутренний голос.
– Да не в этом дело! – не вполне искренне возмутилась я. – Он какой-то необычный, этот парень! Не такой, как другие!
«Почему – не такой, как другие? Потому что не приставал к тебе в машине, не провожал с поклонами до порога, не напрашивался на рюмку чая и не вымогал прощальный поцелуй и обещание новых встреч?» – снова съязвил внутренний голос.
Я открыла рот для гневной отповеди и снова его закрыла. Ужасно не хотелось признаваться в этом даже самой себе, но меня действительно здорово задело безразличие, проявленное Алехандро на финальной стадии нашей вчерашней встречи. Главное, какой коварный тип! Сначала нежно гладил мои лодыжки и недвусмысленно давал понять, что я достойна всего самого лучшего, включая заботливого кавалера, а потом прикинулся самаритянином, доброта которого не имеет никакой эротической подоплеки!
«Ах он, мексиканский негодяй!» – насмешливо поддакнул внутренний голос.
Злость на саму себя дала мне толчок для прыжка из кровати. Гневно пнув свалившееся на пол одеяло, я освободила себе дорогу к двери и метнулась в ванную, на ходу подхватив оставленный в кресле халат.
Лучше бы я его надела!
– Ну, вот, она проснулась! – услышав скрип двери, обрадованно воскликнул папуля. – Дюша, иди сюда!
Я отклонилась от прямого курса в ванную, чтобы заскочить на кухню, и в дверном проеме столкнулась с выглянувшим из пищеблока родителем. Увидев, что я в неглиже, он укоризненно зашептал:
– Ты с ума сошла, живо оденься, у нас люди! – и грудью выдавил меня из коридора за угол.
Из этого я сделала печальный вывод: оказывается, все те, в чьем присутствии я без нареканий со стороны отца могу щеголять в пижаме (например, члены семьи, Денис и Трошкина), людьми у нас не считаются! Эта установочка здорово попахивала дискриминацией, и в другое время я не поленилась бы открыть борьбу за права человека, но вовремя уловила еще один замечательный запах и сразу же передумала спорить.
Из кухни тянуло умопомрачительным ароматом фирменного «Кузнецовского» мокачино с ванилью и кокосовым молоком. Его наш папуля готовит огорчительно редко и исключительно в бронзовой турке объемом пятьсот миллилитров. Это дает всего три чашки напитка, так что имело смысл, во-первых, не злить родителя, во-вторых, поторопиться на кухню – иначе вряд ли мне достанется хоть капелька божественного нектара!
Я живо привела себя в приличный вид и явилась к столу в располагающем образе паиньки-студентки. Застиранные голубенькие джинсы и скромная белая футболочка ненавязчиво подчеркивали мою девичью стройность – я ведь не знала, кто там засел на кухне, конкурируя с папиной дочкой за его же мокачино. Вдруг прекрасный принц?
«Или ужасный мачо!» – съязвил несносный внутренний голос.
Я проигнорировала эту провокационную реплику, надела на лицо застенчивую полуулыбку фасона «славная кроха Дюша глазами незнакомых гостей» и пошла на кухню.
Увы, ни принца, ни мачо там не наблюдалось. На кухонном диванчике восседали незнакомые мне граждане, явно связанные близкородственными узами: все черноглазые, темноволосые, с чертами острыми и твердыми, как кинжалы. Их было трое (пересчитав гостей, я с прискорбием поняла, что мокачино мне не обломится): средних лет мужчина, дама бальзаковского возраста и молодая особа, в облике и манерах которой не просматривалось особого благородства. Она единственная из всех с большим удобством расположилась вблизи корзинки с печеньем, растопырив вокруг нее острые локти так, что я заволновалась – достанется ли мне на завтрак хоть что-нибудь?
– Очень, очень вкусное печенье! – перехватив мой встревоженный взгляд, похвалила папулино творение наглая девица.
Голос у нее был громкий, звонкий и, в общем-то, приятный. Он явно достиг ушей моего братца и произвел на записного ловеласа примерно такое же действие, какое оказывает на старую полковую лошадь звук боевой трубы. С той лишь разницей, что инвалидная лошадь не побежит на призыв, стуча костылем, а Зяма прискакал и сунулся на кухню, трепетно раздувая ноздри.
– Кофе уже нет, – сказала я ему, чтобы не распускал слюни.
При виде Великолепного Казимира, которому тросточка и томная бледность сообщили особо трогательный вид раненого бойца, шустрая девица мгновенно перестала сутулиться над вазочкой и засверкала черными очами, как Шехерезада в припадке вдохновения.
– Я сейчас еще сварю, подожди, – пообещал папуля, мягко разворачивая великовозрастного сына и направляя его обратно в глубь квартиры. – А Дюшенька пока тут с гостями поговорит.
– Вы ко мне? – Я обвела слегка удивленным взором колоритную троицу на диване.
– Да, Инна, мы к вам, – подтвердил мужчина.
Лицо у него было суровое, как у библейского пророка.
– Вы не знаете, куда пропала наша девочка? – выскочила с вопросом старшая из его спутниц.
Я вздернула брови и посмотрела на папулю. Ладно бы, про мальчика какого-нибудь у меня спросили: представители мужского пола по моей вине пропадали не раз, врать не буду, бывало такое. Но девочек из дома я не уводила никогда! Девочки – это вообще не по моей части. Я мальчиков люблю. А насчет девочек – это к Зяме.
Я уже открыла рот, чтобы перенаправить розыск некой пропавшей девочки в старшему брату, но папуля догадался, что мой ответ не будет грешить вежливостью, и поспешил объяснить:
– Дюша, это родители и сестра твоей подруги из агентства!
– Маруськи? – Подругой я эту вредоносную дурочку не считала, но в приятельницах числила и потому раздумала хамить. – Ах, простите, вы же называете ее Марой.
– Она Марета Юнусовна, – с большим достоинством сказал суровый библейский отец блудной дочери Маруси.
– Можно Мара, – разрешила кроткая библейская мама.
– Слушайте, какая разница – Марета она, Мара или Маруся?! – не выдержала темпераментная младшая сестрица. – Главное, что она куда-то смылась, никому ничего не сказав! Или сказав?