Бабушки, по обыкновению заседающие на лавочке, при моем появлении перестали чирикать и замерли, активно вентилируя вставные челюсти. В беседке, где гомонили подростки, мучительным стоном оборвалась гитарная струна. Какой-то веселый малыш послал мне улыбку, но она отскочила от моей гранитной скулы и упала убитой бабочкой. В наступившей тишине послышался детский всхлип и старушечье бормотание: «Господи, спаси и помилуй!». Я одернула тугую блузку движением, каким ратник мог бы оправить короткую кольчугу, и ускорила шаг. Стальные набойки моих шпилек высекали из асфальта искры, сбивающие на лету шмелей и пчелок. Я не отрывала взгляда от «Лексуса», и сеанс гипноза удался: дверца с пассажирской стороны при моем приближении открылась сама собой.
Я молча села в машину, захлопнула дверь, сделала глубокий вдох и повернулась к мачо. Алехандро еще улыбался, но в глазах его заплескалось беспокойство.
– Тс-с-с! – шипением и жестом я отвергла не прозвучавший комплимент и вручила Алехандро свою бумажную трубочку.
– Это мне? – Он развернул свиток, быстро пробежал глазами шпионский прайс, тоже вздохнул и после долгой паузы посмотрел на меня с укоризной. – Значит, ты шарила в моей машине?
– А ты – в моей сумке! – парировала я и дернула плечом, сбрасывая упомянутую сумку ему на колени. – Где там твой гадский жучок, или как это у вас, шпионов, называется?
– О чем ты, я не знаю?
– Не врать мне! – рявкнула я, мигом утратив хладнокровие. – В глаза смотреть! Ты на кого работаешь?!
– А ты? Часом, не на гестапо?
Мы уставились друг на друга злыми-презлыми глазами.
– Ладно, – мачо опомнился первым. – Поедем отсюда куда-нибудь, поговорим спокойно.
Я безжалостно подавила свое любопытство в пользу внешней невозмутимости и не спросила, куда он меня везет. В этот момент мне было все равно, где рубить правду-матку самой и вырубать ее из Алехандро – хоть в застенках тайной канцелярии, хоть в стогу, который еще недавно придавал некий национал-патриотический колорит моим эротическим фантазиям с участием мачо.
Все оказалось проще и банальнее – он привез меня в ресторан. Увидев вывеску, я мрачно ухмыльнулась: популярное у местных буржуинов итальянское заведение «Фрателли» трудовой люд с прямым намеком называет «Брателло».
– Оборотень! – не сдержав эмоций, съязвила я.
Мачо дернул щекой, но притворился глухим. В сопровождении метрдотеля мы проследовали к свободному столику, оккупировали его и практически не глядя сделали заказ, слепо потыкав пальцами в меню. Вскоре мне принесли пюре из спаржи, которое я даже пробовать не стала. Выглядела зеленая масса так отвратно, что я добрых две минуты боролась с желанием зашвырнуть эту гнусную мечту кикиморы в еще более гнусную физиономию Алехандро и отказалась от этой мысли, только когда увидела, какой продовольственный паек достался самому мачо: запеченная в кожуре картофелина самого сиротского вида, украшенная одинокой веточкой базилика и покосившейся, как Пизанская башня, пирамидкой сырной массы. Алехандро с изумлением взглянул на свою тарелку, потом с недоумением – на столовые приборы, которыми он уже успел вооружиться, и после секундного колебания отложил нож и вилку подальше.
– Я вижу, ты тоже не голоден, – съехидничала я, пальчиком покачав свою миску со спаржевой дрянью. Мерзкое зеленое месиво заволновалось, как потревоженное болото. – В таком случае поговорим? Только честно! Ты работаешь на Лушкину, я правильно поняла?
Ложный мачо Алехандро смотрел на меня молча и даже не мигая, как орел с кордильерских вершин на солнце ацтеков.
«Что же, ты сегодня вполне ослепительна! – подбодрил меня внутренний голос. – Ну-ка, блесни интеллектом!»
И я блеснула:
– Галина Михайловна жаждет выяснить, почему родная дочь хотела ее убить?
Ответную реплику я угадала раньше, чем она прозвучала:
– Что ты об этом знаешь?!
И тогда я усмехнулась мудро и печально, как сфинкс, и почти с сожалением сказала:
– Приготовься к долгому рассказу…
Поскольку я не знала, что именно известно моему собеседнику, то начала издалека:
– Жил-был в нашем городе немного чокнутый, но не лишенный таланта фотограф…
– Игорь Иванович Горшенин, одна тысяча девятьсот восьмидесятого года рождения, русский, неженатый, не судимый, – речитативом выдал справку Алехандро. И тут же перехватил инициативу:
– «Малость чокнутый» – это ты мягко сказала, по-моему, придурок был конкретный, не зря его из всех журналов гнали в шею.
– Художника понять нелегко, – высокомерно заметила я.
– Добрая! – похвалил меня мачо. – А он, между прочим, за тобой следил!
– А ты, между прочим, тоже! – отбрила я.
Алехандро кашлянул:
– Гм… Так я для пользы дела!
– Дела у прокурора, – буркнула я.
– Сначала у следователя, – поправил знаток. – Так вот, насчет фотографа этого, папарацци недоделанного… Сначала он не за тобой ходил, а твоего приятеля снимал, который с телевидения.
– Ах, вот как! – Я замолчала, соображая, можно ли считать комплиментом моей красоте тот факт, что я отвлекла внимание папарацци от телезвезды Смеловского. Или же это признак недостаточной «звездности» Макса? – Откуда знаешь?
– Приятель фотографа рассказал, некто Борис.
– Когда рассказал? – заинтересовалась я. – Когда ты его в театре за шиворот взял и к стеночке притиснул?
– Ага, – мачо усмехнулся и наставил на меня палец, как пистолет. – Между прочим, я о тебе беспокоился! Очень хотел понять, чего этот парень на тебя так взъелся. Я видел, как он наехал на тебя своим мопедом.
– Еще бы ты не видел! – кивнула я. – Ты же, как я понимаю, за нами с Броничем от самого театра ехал! А за самим шефом еще раньше увязался, наверное. Бронич «хвост» заметил, испугался, в одиночку ехать побоялся, применил административный рычаг и заставил меня составить ему компанию. Думал, вдвоем ему спокойнее будет. Но потом увидел, что твой «Лексус» по-прежнему висит на хвосте у его «Тойоты», запаниковал и бросил машину.
– И тебя в ней, – Алехандро укоризненно покачал головой. – Я же говорил, скверный он человек. Бросил девушку в опасности, а сам дернул как заяц по бездорожью через поле…
– А ты проехал мимо, но чуть подальше развернулся и обратно двинулся! – догадалась я. – И как раз увидел, как Борюсик на таран пошел… Так, давай сразу один момент проясним?
– Давай, – согласился мачо и налил мне вина.
Переговоры, начавшиеся в духе холодной войны, незаметно превращались в приятную беседу.
– Ты к шефу моему почему прицепился? Потому, что он после смерти Лушкиной и ее дочки может претендовать на трон «ЮгРоса»?
– Зря иронизируешь, за такое наследство многие людишки родную маму не пожалеют, а не то что сводную сестрицу! – построжал Алехандро. – Конечно, этот ваш господин Савицкий у Лушкиной как бельмо в глазу! Побаивается она родственничка, это правда. К тому же твой шеф с самой Галиной Михайловной общался чисто формально, а вот с дочкой ее гораздо более сердечные отношения поддерживал.