Во мне начала подниматься злая волна. Не хотелось говорить зло, но я чувствовал, как начинает повышаться голос, сам по себе, и в нем звучит какая-то стервозность:
– Как достали эти рассуждения о соборности, некоем присущем русскому человеку коллективизме!.. Утверждаю: нет на свете более неколлективного народа, чем русские!.. Нет больших индивидуалов!.. Из любой нации можно создать, к примеру, команду программистов и посадить за некий продукт, и они будут работать годами. А если составить команду из русских, то уже в первый же день начнется: да чтоб я работал с такой бездарью?.. Да ему, наверное, и платят больше?.. А почему он ушел с работы раньше, а я должен вкалывать? А что, мне больше всех надо?.. А наша знаменитая сентенция, которой нет ни у одного народа мира: мол, как ни работай мало и как ни получай много, всегда найдется какая-то сволочь, что работает еще меньше, а получает больше!
Гриць невесело кивал.
– Верно, парень. Даже в моей команде то же самое.
– А что у тебя за команда? – спросил я.
Сергей и Гриць переглянулись, Конон сказал с усмешкой:
– У него не совсем… программисты.
Я ощутил неладное, а Сергей добавил с умным видом:
– А если и можно назвать программистом, то специализированным. Делейтником. Который на эф восемь жмет.
Я не понял, но кровь кипела, меня задели за живое, допытываться не стал, везде свои тонкости профессии, продолжил горячо:
– Наши хороши, когда работают в одиночку. Скажем, в шахматах мы всегда первые, блоху еще можем подковать, но вот собрать в одну комнату пятерых левшей и заставить их работать… не могу даже такое и представить! А ведь помалкиваем, что блоху, которую левша подковал, создавали такие же левши! Но не одиночки, в одиночку такое не создашь, а коллектив!
Конон нахмурился, поглядывал на меня исподлобья.
– Чую, – проронил он, как будто в колодец камень бросил, – у тебя крылья уже горели… Это хорошо. Знаешь, что это непросто. Ты знаешь, а я догадываюсь. Но для тебя главное, что это знаю и я. А раз знаю, голову с тебя не сниму, если не получится. Понял?
Я не понял, переспросил:
– Вы о чем?
– Об игре, – ответил он. – Теперь я вижу, что ты хочешь.
Я поперхнулся.
– Я разве такое говорил?
Он покачал головой.
– Не ври. Я же вижу. Ты очень хотел бы сделать игру. Может быть, для этого и не шел никуда на службу, чтобы руки всегда развязаны…
Сердце мое забилось бешено. Из-под лопаток вылезли, царапая тонкую кожу горожанина, могучие лебединые крылья с жесткими перьями, такие же у архангелов, распрямились, готовые одним могучим рывком метнуть меня в небо… нет, тут же заменились полупрозрачными крыльями, как у жука, там подъемная тяга в сотни раз больше, склеритные жилки налились кровью, крылья затрепетали в полной готовности…
Я вздохнул, возвращаясь на землю, крылья вспыхнули и превратились в прозрачный дымок, что тут же рассеялся.
– Илья Юрьевич, вы даже не представляете всей сложности. Это раньше Пажитнов в свободное от работы время за пару вечеров сделал свой знаменитый тетрис. Весь мир от него чокнулся, играли сутками напролет! Кто-то запатентовал, сразу сотни миллионов огреб. А теперь игру делают коллективы. Да и то не один год.
Он смотрел, набычившись:
– Ты же сам говорил, что Knight and Merchant создали два человека! Я смотрел ее, очень даже понравилась. Высший класс! До того все подробно, это же надо… Когда строят хату или свинарник, то видно, как каждое бревнышко укладывают.
– Высший, – согласился я. – Так то ж два немца работали. Немцы с их дотошностью и педантизмом. Вы сами можете представить, чтобы такое сделали наши?
Конон подумал, покачал головой:
– Разве что в лагере за колючей проволокой. Нашим бы что-нибудь гениальное изобрести за два-три дня… а потом год обмывать да пропивать премию. Но если по-другому? В самом деле, посадить их в лагерь за колючую проволоку?.. Пусть даже лагерем будет комнатушка, а колючей проволокой – зарплата… которая, кстати, выдается не авансом, а, скажем, через два-три месяца после!.. Можно даже придумать какую-нибудь систему поощрений. К примеру, сперва платить гроши, а с середины игры или даже трети – удвоить. Дальше – утроить, чтобы заинтересованность была, а ближе к концу – платить совсем хорошо. Тогда уж точно не разбегутся и с запоем погодят.
Сергей хмыкнул:
– Тогда они свой конец настолько растянут, что… гм… берегись, Нюрка.
– Так видно же будет, надеюсь, когда игра перевалит зенит, когда идет к завершению?
– Видно, – согласился я. – Но все равно это затраты… которые могут не окупиться. Затраты немалые, а риск даже выше, чем был у бизнесменов в начале девяностых.
Конон поморщился.
– Ты не понимаешь. Я достаточно зарабатываю, чтоб проиграть в казино за вечер десяток тысяч долларов. Иногда и проигрываю…
Сергей нагло хихикнул. Конон поморщился сильнее, Сергей сказал поспешно:
– Нет-нет, ничего!.. Просто, когда вы в прошлый раз изволили сесть за столик, то потом казино едва не обанкротилось. Два дня убытки считали. А может, Илья Юрьевич, бросить все эти нефтяные и прочие бизнесы, заняться картами? Вы меня только научите, как в рукав прятать коня, чтоб я и на скачках мог…
– Конечно, – сказал Конон, – я деньги на ветер бросать не люблю, хоть иногда и бросаю. Но так надо, понимаешь? Мы не юсовцы, что копеечку к копеечке. Русские бизнесмены бросать обязаны, у нас ширь души, а то за евреев примут… Так что с игрой будешь отчитываться, как отчитывался с покупкой компов. Но и делать будешь.
Он сказал, как припечатал. Я не люблю, когда со мной так разговаривают, этого я мог бы в рядах натерпеться от своего сержанта, из меня вырвалось почти само собой:
– А программистов вы из своих охранников назначите?
Сергей неуверенно хихикнул. Конон подумал, сказал серьезно:
– Нет, они мне здесь нужнее. Кстати, о команде. Действительно, сам не потянешь, даже я это понимаю. Да и не такой я альтруист, чтобы тебя освободить от твоей основной работы… Как набирать будешь, по объявлениям?
Он даже не сомневался, что я приму предложение, что я уже принял, но ведь я, в самом деле, принял сразу же, так чего же выначиваюсь, ему же все видно, он смотрит вроде бы без улыбки, но внутри хохочет, и я сказал все еще сердито:
– Не знаю. Но некоторые уже есть и без объявлений.
– Кто? – спросил Конон заинтересованно.
– Например, Костомар.
У Конона глаза стали как у большого омара, а Сергей за его спиной тихонько присвистнул и, спохватившись, прикрыл ладонью рот. А Козаровский сказал недоверчиво: