Второй плащ позволил упаковать больную даму в защитную пленку от подбородка до пят.
– Большое вам спасибо!
Голос заботливого сына наконец-то потеплел.
– Не за что! Счастливого пути!
Я подняла воротник своего обычного плаща, пригнулась и приготовилась к скоростной пробежке под дождем.
– Ох!
Горестный вздох заставил меня отложить старт. Я обернулась, увидела, что мужчина поднимает с земли упавший зонт, и поняла, что есть еще одна проблема:
– У вас не получается катить кресло одной рукой?
Он совершенно детским жестом почесал в затылке.
– Ох, уж эти мужчины! Подвиньтесь! – я потеснила его в тылу коляски. – Придется мне вас проводить. Вы будете толкать кресло, а я – держать над нами зонт.
– Отлично! – он явно обрадовался.
– Вот только… – теперь уже я почесала в затылке. – Как я потом вернусь домой? Боюсь, в такой ливень дождевик меня не спасет. Вы сможете одолжить мне свой зонт?
– Конечно! Только…
Я не выдержала и нервно хихикнула:
– Что еще?
– Нам завтра утром снова ехать на процедуры, а если дождь не прекратится?
Мы растерянно переглянулись.
– Ой, да что тут долго думать? – неожиданно раздался голос с небес. – Милочка, лови зонтик!
Я подняла голову, увидела в проеме окна сразу две фигуры, одинаково перегнувшиеся через подоконник, и с укором и одновременно с облегчением спросила:
– Подглядываете?
– И подслушиваем! – с готовностью подтвердил Марик.
– Только нам очень плохо слышно, вы же шепчетесь! – с сожалением добавила Галина.
– Мы больше не будем! – громко пообещал заботливый сын больной мамы.
Кажется, он тоже повеселел.
Я выскочила под дождь и поймала сброшенный мне сверху зонтик. Положила его в сумку, забрала большой зонт у маминого сына и взяла мужчину под локоть, оставив его руки свободными для работы рикшей:
– Можем двигаться!
– Вы просто наш добрый ангел!
– Я надеюсь, за это доброе дело небеса скостят мне пару грехов.
– А у вас разве есть грехи?
– А как же! Даже смертные.
– Не верю!
Дорога резко пошла под уклон, коляска разогналась, мы – тоже, и разговор побежал в темпе, способном посрамить игру в пинг-понг. При этом беседа держалась исключительно в русле общих тем и была увлекательной, но не конкретной.
Где-то на полпути я спохватилась, что мы даже не познакомились, и выяснила, что моего собеседника зовут Алекс, а его матушку – Рози. Он не назвал мне свою фамилию и даже не расшифровал имя: Александр? Алексис? У меня осталось ощущение, что новый знакомый составил обо мне более полное впечатление, чем я о нем. Почему-то так получалось, что я чаще отвечала на вопросы, чем задавала их.
Рукопожатие, которым мы обменялись на прощанье, было чуть более долгим, чем рекомендуют правила приличия.
– Я бы проводил вас, но мне не с кем оставить маму, – виновато сказал Алекс, взглянув на темные окна коттеджа.
– Я понимаю, – улыбнувшись, ответила я.
Когда-то и мне любимая мама здорово портила едва начавшуюся личную жизнь.
На этом уже можно было бы расстаться, но Алекс счел нужным объяснить:
– Она ведь не всегда была такой. Я любил ее, когда… В то, другое время.
– А теперь?
Я посмотрела на Рози. Она держала перед собой развернутую, как веер, пятерню, и самым внимательным образом ее рассматривала. Я прислушалась к невнятому бормотанию больной.
– Это моя рука? Моя рука? Моя рука?! – с нарастающим изумлением повторяла она.
Алекс вздохнул:
– Теперь я делаю то, что считаю своим долгом.
– Спокойной ночи, – мне больше нечего было сказать.
Кроме того, появилось подозрение, что Рози вполне способна расшуметься и сделать предстоящую ночь неприятно беспокойной для всех, кто окажется поблизости. Мы распрощались, и я пошла назад – в гестенхауз.
– Что-то ты долго!
– Мы уже заждались!
Два голоса прозвучали одновременно.
Я поставила в угол зонт, мокрыми пальцами неловко расстегнула дождевик и, дерганными движениями сбрасывая клеенку с плеч на пол, ехидно заметила:
– Мне кажется, вы тут не скучали!
Марик и Галя удобно раскинулись в плетеных креслах, принесенных с балкона. Галка, облаченная в теплый спортивный костюм, закинула ногу на ногу и картинно курила, целясь дымной струей в форточку и промахиваясь. Марик, в полосатом, как арбуз, махровом халате и алом тюрбане из полотенца, похожий на персонажа восточной сказки, изящно грыз шоколадный батончик, явно уже не первый. Журнальный столик был замусорен смятыми фантиками, яблочными огрызками и апельсиновой кожурой. Живописный натюрморт композиционно строился вокруг пузатой бутылки «Бэйлиса».
– Мы ждали твоего возвращения, но не выдержали и начали без тебя, – призналась Галя. – Давай сюда, вот твоя рюмка!
Приготовленная для меня рюмка была до краев наполнена кремовым ликером. Я выпила его залпом, со стуком поставила рюмку на стол и потребовала:
– Еще!
– Ты это с горя или на радости? – заинтересовался Марик. – Ну, как все прошло? Мы ждем подробностей!
Я набила рот конфетами и, не имея возможности выразить свое неудоумение словами, посемафорила нахалу бровями: какие, мол, тебе подробности?
– Анька, он клевый! – заблестела глазами Галина. – Такой мужик – закачаешься! Взгляд, как у гипнотизера: кажется, сейчас взмахнет рукой – и все женщины в обморок упадут!
– Ты преувеличиваешь, – с усилием проглотив конфетную жвачку, сказала я и зевнула. – Слушайте, это очень мило, что вы меня ждали, но давайте закруглять посиделки, а? Очень хочется спать.
– Значит, у вас что-то было, да? – встрепенулся Марик. – Такая усталость – это верный признак!
Он шутливо погрозил мне пальцем.
– Вы с ума сошли? – тут и я использовала собственный указательный палец, чтобы покрутить им у виска. – Я этого самого Алекса впервые видела! У нас с ним никакого романа нет да и быть не может: бедный парень крепко привязан к своей матушке, а она у него глубокий инвалид тела и духа!
– Значит, его зовут Алекс! – мечтательно прижмурилась Галя.
Похоже, из всего, что я сказала, она услышала только имя.
– А фамилия у него какая? А сколько ему лет? И кто у него есть кроме мамы? Жена, дети? Где он живет, чем занимается? – Марик засыпал мня вопросами.