– Могу догадаться, – вздохнул Камень. – Ты дальше-то посмотрел?
Ворон отвел глаза и промолчал.
– Ты что, не слышишь? – окликнул его Камень, чуть повысив голос. – Я спрашиваю, ты дальше посмотрел?
– Не глухой, – огрызнулся Ворон. – Посмотрел.
– А чего молчишь? Рассказывай.
– Да не могу я! – выкрикнул Ворон. – У меня сердца не хватает такое рассказывать! Можешь ты это понять, дубина стоеросовая?! У меня и без того ком в горле стоит, я уж и так все подробности пропускаю, не пересказываю тебе, потому что плакать начинаю.
– Ворон, миленький, – ласково заговорил Камень, – я тебя очень хорошо понимаю, у меня у самого душа болит, но какой ты видишь выход? Бросить историю, не досмотрев до конца?
– Жалко, – всхлипнул Ворон, – мы столько времени и сил на нее положили. А может, пропустим грустное и будем дальше смотреть? А вдруг Люба поправится? Представляешь, я загляну сразу в конец года, в она там здоровая и веселая.
– Думаешь, так может быть? – засомневался Камень.
– Ну а вдруг? Вдруг нашелся какой-нибудь чудесный врач или изобрели какое-нибудь новое лекарство, и все станет хорошо. А?
– Но ты ведь знаешь, что все не так, – печально сказал Камень. – Ты сам признался, что уже посмотрел дальше. Зачем эти пустые мечтания?
– Так хочется надеяться… – Ворон смахнул крылом слезу. – Не могу поверить, что все заканчивается так плохо. Ладно, слушай. Только я вкратце, потому что сердце разрывается.
* * *
Финал конкурса «Евровидение» решили смотреть все вместе в гостиной на первом этаже дома. Теперь рядом с длинным кожаным диваном, на котором любил сидеть перед огромным, висящим на стене экраном Родислав, стоял отдельный удобный диван для Любы. Тамара помогла сестре устроиться и села рядом в мягкое глубокое кресло.
– Любаша, тебе что-нибудь принести? – заботливо спросил Родислав. – Может, чайку?
– Не хочу, спасибо, Родинька.
– А мороженого?
– Чуть-чуть можно, – улыбнулась она.
Тамара тут же вскочила на ноги.
– Я принесу.
Родислав жестом остановил ее.
– Я сам. Сиди, отдыхай, ты и так целый день была на ногах.
Он давно забыл о своей неприязни к сестре жены и теперь был благодарен ей за помощь.
Люба несколько раз лизнула мороженое и отдала его Тамаре.
– Все, больше не могу.
Программа началась. Родислав любил смотреть этот конкурс и каждый год сидел до глубокой ночи, ожидая результатов голосования. Люба никогда прежде «Евровидение» не смотрела, но сейчас в ней проснулась жадность ко всему, чего она никогда не видела. Жаль только, что не было сил. Если бы она могла, она бы поехала путешествовать, посмотрела бы далекие страны, но самое большее, что она теперь могла, это лежа на диване посмотреть никогда не виденную телепрограмму или прочесть новую книгу.
– Это что, песня? – громко возмущался Родислав после очередного номера. – По-моему, это бессмысленный набор звуков.
– Ну что это за исполнение! – яростно негодовал он после другой песни. – Мелодия про одно, а певец поет совершенно про другое. И вообще, где у него голос?
– Тома, принеси, пожалуйста, блокнот, – попросила Люба тихонько.
– Зачем?
– Я хочу кое-что записать, пока не забыла.
Тамара принесла блокнот в твердой обложке и ручку, Люба пристроила блокнот на коленях и начала записывать. Тамара, скосив глаза, наблюдала за сестрой. Без очков для чтения она не могла разобрать слова, но точно понимала, что это не черновик завещания, слова были короткими и написаны в столбик, рядом с каждым словом – цифры. Концерт продолжался, Родислав с интересом следил за выступлениями участников конкурса и не замечал, что жена что-то пишет.
Тамара не выдержала.
– Любаня, что ты пишешь?
– Список, – коротко ответила Люба.
– Список чего?
– Покупок. Я попрошу тебя в ближайшие дни поехать и все это купить.
– Что – все это? – не поняла Тамара. – Ты можешь толком объяснить?
– Рубашки, носки, белье для Родика, бытовая химия, всякие припасы. Пусть у него останется после моей смерти запас хотя бы на какое-то время, пока не найдется тот, кто будет о нем заботиться. Может быть, он наймет помощницу по хозяйству, он же всегда хотел.
– Господи, Любаня, ну о чем ты думаешь?! – громко прошептала Тамара. – Зачем тебе такие мысли? Гони их, они негативные.
– Они позитивные, – улыбнулась Люба. – Я хочу позаботиться о Родике. Он ведь даже не знает, какие у него размеры, он сам не сможет себе ни ботинки купить, ни трусы, я всегда сама этим занималась. Ходила вместе с ним в магазины и разговаривала с продавцами, а он только примерял то, что они приносили. И я не хочу, чтобы после моего ухода он совсем растерялся. Я пишу отдельные списки для него и для того, кто потом будет его обслуживать. Мне надо записать, какие продукты следует покупать и в каких магазинах, что и как нужно ему готовить, какой бытовой химией пользоваться. Но это на будущее. А завтра ты, пожалуйста, поезжай с этими списками и все-все-все купи, чтобы ему хватило на какое-то время.
Тамара сходила за очками и просмотрела исписанные неуверенным, изменившимся Любиным почерком страницы. Ей стало так больно и так горько, что захотелось завыть. Она оглянулась на Родислава, но тот сидел к ним спиной и не отрывался от экрана.
– Родик, сделай, пожалуйста, чуть погромче, – попросила Люба.
Родислав нажал кнопку на пульте, прибавил громкость, и теперь тихий разговор сестер был совсем не слышен. Тамара поняла, что Люба хочет скрыть от мужа и свои списки, и свои черные мысли.
Люба сделала Тамаре знак наклониться поближе.
– Знаешь, Тома, у меня был такой период, когда я Родика разлюбила, а потом даже начала его ненавидеть, – прошептала она. – Это было не очень долго, примерно год. А теперь я так себя корю за это! Ведь год – это же очень много, и весь этот год я могла его любить. А я, дура, не воспользовалась такой возможностью. И потратила целый год на то, чтобы злиться на него и раздражаться. Простить себе не могу. Теперь я понимаю, какой он на самом деле чудесный, добрый, заботливый, и чувствую себя ужасно виноватой и за то, что разлюбила его, и за то, что теперь он так мучается со мной.
– Ты его разлюбила, когда появился молодой любовник? – шепотом спросила Тамара.
Родислав обернулся.
– Эй, девчонки, что за секреты вы там развели? Почему шепчетесь?
– Да мы о своем, о девичьем, – с деланой веселостью ответила Тамара и снова наклонилась к Любе.