— Судя по всему, она действительно ничего не знала об этом Анатолии, — сказала я. — Если бы что-то знала, то попыталась бы разыскать его хоть и через двадцать лет. Ведь сейчас-то память к ней вернулась. И наверняка она вспомнила и про этого человека тоже.
— Ориентировки на мальчика и его мать были разосланы по всей стране, — прочитала Мариша дальше. — После исчезновения матери в город примчался Виктор, тут есть его показания, так что он не соврал, что был в Евпатории, разыскивая сына и жену. Но толку от его приезда не было. Он никого не нашел.
— Странно, — пробормотала я. — Наверное, это было громкое дело. И не знаю, как по всей стране, но в Крыму фотографии Любимы и ее сына должны были мелькать во всех газетах. И что же? Она попадает в больницу с потерей памяти, а никто из лечащего персонала не догадался сличить фото пропавшей женщины с потерявшей память пациенткой?
— Любима говорила, что после аварии она оказалась у каких-то людей, живших очень уединенно, — сказала Катя. — Она неохотно говорила на эту тему. Но я поняла, что это были какие-то сектанты, которые свели общение с внешним миром к минимуму. У них в общине даже телевизора не было. Они наверняка и газет не выписывали и поэтому не знали о трагедии, нашумевшей на весь полуостров.
— Хорошо, но кому понадобился мальчик? — вздохнула я. — Ведь выкуп за него, я так поняла, с Виктора не требовали?
— Насчет этого в деле ничего нет, — ответила Мариша, которая уже бегло изучила бумаги до конца и теперь читала их еще раз, но уже более внимательно. — Видимо, выкупа в самом деле не требовали.
— И зачем этот тип сначала долго светился возле Любимы, а потом взял и похитил ее пацана? Уверена, в те спокойные времена по улицам носилась куча детей, отпущенных родителями за газировкой или мороженым. Он мог сцапать любого. Но нет, ему понадобился именно этот ребенок, даже несмотря на риск. Его фоторобот имелся у всей милиции меньше чем через сутки после похищения. Как это его умудрились не найти?
— Видимо, к этому времени он уже покинул Крым, — отозвалась Мариша. — Потому что ни на вокзалах, ни в аэропорту он замечен не был.
— А какие шаги предпринял лично Виктор, когда приехал в Евпаторию на поиски сына и жены? — спросила я.
— Тут ничего об этом не сказано, — растерянно ответила Мариша.
Пока мы обсуждали случившееся двадцать лет назад, Илья разговорился с молоденькой девушкой, которая принесла нам бумаги из архива. Поскольку это были подлинники, она ждала, когда мы с ними ознакомимся, сделаем ксерокс тех листов, которые нам особо важны, и вернем бумаги ей. Конечно, проще было бы сразу сделать ксерокс, но, по словам девушки, у них в архиве он сломался. А ближайший был довольно далеко, она уже не успевала.
— Скажите, — внезапно обратилась к ней Мариша, — а кто-нибудь еще спрашивал у вас эти бумаги?
— Нет, — удивленно покачала головой девушка.
— Вы уверены?
— Конечно, — усмехнулась та. — Видели бы вы, какой на них был слой пыли, когда я нашла эту папку, вы бы таких вопросов не задавали. Не беспокойтесь, с тех пор, как эти бумаги попали к нам в архив, вы наверняка первые, кто ими заинтересовался.
— Странно, — пробормотала Мариша. — А как же Любка? Если она не побывала в архиве, то с чего же начала свои поиски?
— Должно быть, с тех сектантов, у которых жила одно время потерявшая память Любима, — предположила Катя.
На всякий случай мы отксерокопировали все листы дела об исчезновении Любимы и ее сына Михаила и вернули бумаги служащей архива. Она тут же радостно упорхнула, забыв даже попрощаться. Лишившись ее общества, Илья снова воспылал страстью к Катьке и выразил полнейшую готовность ехать с нами хоть к черту на рога, хоть к сердобольным сектантам. Вопрос был лишь в том, куда ехать. Разумеется, адрес общины Любима нам не сообщила. Она вообще, по словам Кати, старалась по возможности не конкретизировать подробности своей жизни за последние двадцать лет.
— Ничего не понимаю, Любима же говорила, что работала при больнице, — сказала Катя.
— Работала при больнице, которую содержит община этих сектантов, — сказала Мариша.
— О! — обрадовалась я. — В таком случае, у нас есть хоть какая-то зацепка.
И в самом деле с помощью Ильи и его многочисленных знакомых мы узнали, что такая больница существует где-то в пригороде. Открыта она больше четверти века назад, с момента возникновения общины. Но до недавнего времени их больница не была официально признана, хотя в ней лечили и ухаживали за больными дипломированные врачи и медсестры. Разумеется, все они состояли в общине. Построена эта больница была для общины, куда свозили нуждающихся в стационарном лечении со всей Украины. В отличие от некоторых своих собратьев эти сектанты признавали медицинскую помощь, но могли принимать ее лишь от единоверцев. И лишь в последнее время они стали принимать к себе больных, нуждающихся в лечении, но не имеющих возможности оплатить его в других частных клиниках. В благодарность многие оставались в общине, и в конечном итоге сектанты удачно сочетали благотворительность с прямой выгодой для себя.
Сектанты гордо именовали себя баптистами последнего дня. Их проповедникам была точно известна дата конца света, правда, маячившая где-то в отдаленном будущем. Но других странностей за ними не водилось. Жили они, по словам знакомых Ильи, вполне цивильно. Насильно к себе вроде бы никого не заманивали, на улицах к прохожим особенно не приставали, случаев отъема имущества у неофитов тоже не наблюдалось. Что община получала от своих богатых членов, то раздавалось неимущим. В целом, они много трудились, беседовали о боге и, в общем, вели весьма добропорядочную и очень скучную жизнь.
Выяснив координаты этой общины, мы направились туда, примерно за сто с небольшим километров от Евпатории. Община выглядела, как большое село. И в нем — больница.
— Вот хотели устроить свою бабушку к вам на лечение, — заявила Мариша, когда у нас спросили о цели визита. — Одна наша знакомая у вас работала. Не знаете, тут ли она еще?
Любиму тут помнили под именем Ульяны. Это Катьке тоже удалось вытянуть из Любимы. Свое настоящее имя бедная женщина забыла, как и все, что с ней было в прежней жизни. Можно сказать, что с ее появлением община обрела идеального члена. Любима ничего не помнила о прошлом и начала жизнь в секте с чистого листа. Однако мы заметили, что персонал больницы отличался редкостной неразговорчивостью, вдвойне удивительной для обычно благожелательных сектантов. Впрочем, лаконизм их ответов проявлялся только при разговоре о Любиме-Ульяне. Так что нам буквально клещами приходилось тянуть из них информацию. И при каждом удобном случае медсестры норовили улизнуть от нас или перевести разговор на другую тему. Даже неслабое денежное вознаграждение не сделало их разговорчивей, что вообще было, на наш взгляд, из разряда фантастики.
Мы приуныли. Потратив кучу времени на дорогу и поиск общины, мы так и не продвинулись дальше Любки.
— Эй! — внезапно кто-то окликнул нас. — Идите сюда!