– Да что это вы все о каких-то ложках? – немного одурев, сказала я.
– Это я вам рассказал к тому, что книги она бы мне отдала только после долгого выяснения с привлечением свидетелей и на всю жизнь затаила бы обиду на нас с матерью, а потом всем бы рассказывала, что мы ее чуть ли не обокрали, – пояснил Леша. – Да мне легче было проникнуть в дом Милы тайком, чем объясняться с Ириной Юрьевной.
Учитывая, что при задержании у Леши и в самом деле были в руках книги, я решила, что ему можно верить.
– Отпустить я тебя не могу, – признался ему Кротов. – Боюсь, что ты спугнешь настоящего преступника. Поэтому придется тебе немного посидеть тут с нами.
– А кого вы ждете? – спросил Леша.
– Убийцу, – мрачно сказал Кротов. – Мы полагаем, что не у тебя одного в этой квартире хранилось что-то нужное.
– Как интересно! – восхитился Леша. – А убийцу кого – Милы или Степы?
– Это как получится, – сказал Кротов. – А откуда ты знаешь про Степу?
– С Ириной Юрьевной разговаривал сегодня. Нужно же было выяснить, дома она или нет. Представляете себе картину, я вламываюсь в квартиру к Миле, а тут она занимается уборкой. Мне это нужно?
Мы полагали, что нет. Но развить дискуссию на эту тему мы не смогли. В дверь раздался осторожный стук. Три раза быстро, а потом через короткий промежуток – еще один раз. Это был условный знак, что по лестнице поднимается еще кто-то подозрительный. Мы заметались по квартире в поисках места для укрытия.
Я забилась за спинку перевернутого дивана, прикрывшись сверху ковром. Кротов не отличался богатым воображением и полез ко мне. Мариша притворилась вешалкой, для правдоподобия накинув на себя длинный плащ и пальто. А тощенькому Леше было совсем просто – он спрятался под тахту, распластавшись под ней.
В замке снова повернулся ключ, и кто-то осторожно вошел в комнату. При одном взгляде на него я поняла, что это и есть тот самый депутат Петюнчик, так долго используемый Милой в качестве запасного варианта на случай, когда все ее поклонники заняты.
Видимо, в качестве конспирации он оделся под подростка – мешковатый джинсовый комбинезон, такой же огромный свитер, в котором он просто тонул, куртка с огромными накладными карманами и кроссовки с развязанными шнурками. В ушах у него были наушники, а на голове та самая знаменитая шапочка, напоминающая шутовской колпак. У нее было одно преимущество, она почему-то была снабжена козырьком, который закрывал почти все лицо нашего депутата. Все прочее скрывали темные очки, которые он, войдя в квартиру, тут же снял.
Оглядевшись по сторонам, мужчина-подросток присел на краешек кресла и тяжело вздохнул. Раздевшись, он стал необыкновенно похож на большую лягушку с водянистыми глазками, рахитичными ножками и животом. Он и впрямь, как говорила Наташа, казался скользким и влажным. Не то чтобы пот лился с него ручьем, нет, но казалось, что вся поверхность кожи у него равномерно увлажнена и прохладна. Посидев и повздыхав немного, он направился в ванную, где начал с удовольствием плескаться в раковине.
– Депутат, – шепнул мне на ухо Кротов.
– Поняла, – прошипела я в ответ, – не совсем уж дура.
Гость плескался в воде долго, мне даже показалось, что все мы стали невольными участниками сериала «Секретные материалы», и сейчас в дверь ворвется бессмертная парочка, которая и в кислоте не растворяется, и от пули в черепе не очень страдает. А наш депутат окончательно превратится в какое-нибудь земноводное и начнет плеваться липкой слюной либо просто мирно растворится в канализации. В общем, вариантов у меня в голове возникало множество, но ни один не реализовался.
Петечка закончил мыть руки, тщательно вытер их, потом надел перчатки, протер краны, которые он трогал, и пошел в комнату Милы. Мы с Кротовым изнывали от любопытства и от запаха лука. То есть от лука уже изнывала одна я, а Кротов его не чувствовал, оно и понятно, гамбургер он ведь тоже ел без меня. Наконец депутат вышел из комнаты Милы. В руках у него была толстая пачка, завернутая в пыльную газету. Сунув пачку в карман куртки, он надел очки и направился к двери.
– Ни с места! – рявкнул Кротов, совершенно оглушив меня громким голосом и мощным луковым выхлопом, который вырвался у него изо рта.
Депутат, должно быть, плохо слышал, или у него вообще была привычка неадекватно реагировать на приказы. Но вместо того чтобы послушно застыть на месте, он бросился бежать. Пока безоружный Кротов выпутывался из-под ковра, пока перелезал через диван, депутат Петечка уже пересек комнату и почти достиг двери. Но тут его прикид сыграл с ним злую шутку.
Один из многочисленных карманов, которыми была украшена его куртка, зацепился за ручку двери. Пока он сообразил, что произошло, и отцепился от ручки, прошло не более двух секунд – соображал он быстро, – но этого короткого мига хватило, чтобы из-под тахты высунулась тонкая рука и крепко схватила конец одного из развязанных шнурков депутатских кроссовок.
Справившись с непослушным карманом, Петечка рванулся с места, но не успел сделать и полшага, как растянулся в прихожей – Леша намертво вцепился в шнурок и отпускать не собирался. Кротов уже почти выбрался из нашего укрытия, когда депутат избавился от обуви. Но в охоту вступила Мариша, перед которой и свалился Петечка, продолжая дрыгать левой, еще обутой ногой.
Ему бы удалось встать и удрать в одних носках, но Мариша случайно уронила вешалку, после чего Петюнчик перестал дергаться и надолго затих. Потом Мариша убеждала нас, что вешалку она уронила на Петечку отнюдь не случайно. Но поскольку та была отлита из чего-то чугунного и весила не меньше тридцати килограммов, я никак не могла поверить в намеренную жестокость моей подруги.
Мы впустили скребущегося под дверью Вольдемара, не дожидаясь, пока депутат окончательно очнется. Едва Кротов сообщил нам, что никакой опасности для его жизни нет, мы устремились к свертку, который депутат пытался вынести из квартиры Милы.
Едва мы разодрали газету, как на пол веером рассыпались фотографии. Черно-белые и цветные, все они изображали одного и того же мужчину абсолютно нагого и чаще всего в непристойных позах. Самой приличной, на мой взгляд, была та, где мужчина в задумчивости устремил взгляд на свое достоинство, находящееся в полном боевом порядке. Мужчиной на фотографиях был наш бедный влажный депутат Петя.
– Интересное кино получается, – присвистнул Кротов.
– Это не кино, – поправила его Мариша. – Кино на пленке, а тут откровенная порнуха. Любая газета дорого бы дала за возможность пролить свет на моральный облик нашего Петечки.
– Мало ли что случается в молодые годы, – попыталась я его защитить.
– Но если с тобой такое случается уже в молодости, то представляешь, каких глубин разврата ты достигнешь к зрелости, – сказала Мариша. – Конечно, карьере нашего депутата пришел бы конец, стоило общественности увидеть самую безобидную из этих фоток.