– Ирина? – крикнул он.

– В порядке! – ответил Комбат, и тут до него добежал первый охранник.

Борис Иванович, не мудрствуя лукаво, сшиб его со ступенек ударом ноги, и он боком, наискосок рухнул прямо на головы сидевших во втором ряду зрителей.

– Идите сюда, инвалиды, я покажу вам гладиаторские бои! – прорычал Комбат, чувствуя, как им начинает овладевать знакомое боевое безумие, и с радостью отдаваясь его власти.

Второй охранник нырнул вниз со сломанной челюстью, дробно ссыпавшись по ступенькам до самого помоста, окружавшего арену. Его товарищи, перепрыгивая через упавшего, плотной толпой перли наверх, спеша принять участие в празднике. Кто-то прыгнул Комбату на спину и попытался свернуть ему шею. Комбат перебросил смельчака через себя, и тот смел наступавших по лестнице коллег, не ожидавших такого поворота событий и потому не успевших увернуться. Французов, несколько раз на пробу согнув и разогнув ушибленную Зверем ногу, легко запрыгнул на помост и обрушился на нападавших с тыла. Публика, несмотря на свою любовь к кровавым зрелищам, начала, давя друг друга, спешно покидать превратившуюся в арену побоища сторону "Б".

Зажатая между Рублевым и Французовым, как между молотом и наковальней, охрана заняла круговую оборону. Стрелять в этой сумятице и давке было немыслимо, а ножи и кастеты, как очень быстро выяснилось, против этой парочки были бесполезны. Стручок бесновался на балконе, наблюдая за тем, как один за другим падают на ступени прохода его охранники. Некоторые отползали в сторону, а иные оставались лежать неподвижно. Охрана "Олимпии" таяла, как кусок рафинада в стакане кипятка, хотя и была набрана с таким расчетом, чтобы отразить хорошо организованное нападение.

Возле Стручка незаметно возник Хряк. Он был бледен.

– Что делать, а? – беспомощно спросил он. – Ты посмотри, что вытворяют!

В проходе оставалось уже меньше десятка охранников. Они отбивались, как могли, но на таком узком пространстве их подавляющее численное преимущество оборачивалось против них же: они отчаянно мешали друг другу. Те, что были посообразительней, начали растекаться в стороны, карабкаясь по креслам с намерением выйти в тыл Рублеву и Французову. Оба прекрасно видели грозящую им опасность, но поделать с этим было нечего: их было только двое. Наконец они оказались прижатыми спинами друг к Другу, поменявшись ролями с охраной, которая теперь окружила их кольцом. Примыкавшие к проходу кресла во всех трех рядах были изломаны и сметены в сторону, так что теперь бывшим сослуживцам приходилось держать оборону на все триста шестьдесят градусов. В зал вбежали пятеро бандитов, несших наружную охрану, – это был последний резерв Стручка и Хряка – и с ходу включились в потасовку.

Горохов отдал Хряку какое-то распоряжение, и тот исчез с балкона. Стручок был вне себя от ярости: ситуация была критической. Даже если этим двоим и не удастся уйти, их придется искалечить, а может быть, и убить на глазах у полутора сотен зрителей, среди которых полно женщин. Это был конец прибыльного предприятия, и самым разумным сейчас было бы просто бежать, бросив все на произвол судьбы. Просто забрать деньги из кассы и бежать куда глаза глядят, оставив этих бешеных медведей добивать охрану, но сделать это Стручку мешала душившая его ярость. Два каких-то нищих мерзавца, из тех, на кого Петр Иванович Горохов обращал внимание только тогда, когда они перебегали дорогу в опасной близости от капота его "Лендровера", за неделю не оставили камня на камне от того, что обещало в ближайшем будущем стать настоящей империей. Уже налаживались плодотворные контакты с властями и средствами массовой информации, уже готовилась реклама и присматривались помещения посолиднее этого подвала, и вдруг от всего этого осталась горстка праха, тающая на глазах кучка охранников, которые вот-вот побегут, решив, что своя рубашка ближе к телу.

Горохов посмотрел на публику, остро сожалея о том, что удержал это стадо зевак в зале, пообещав им продолжение зрелища, в то время как они готовы были разбежаться. Зрители сгрудились в трех свободных от боевых действий секторах амфитеатра и увлеченно наблюдали за свалкой на стороне "Б". Ярость слепила Стручка. Ему уже было наплевать на то, что среди зрителей есть некоторые из тех, на чье благосклонное покровительство он сильно рассчитывал, строя свои далеко идущие планы.

Если бы он мог просто взорвать амфитеатр вместе со всеми, кто в нем находился, в этот момент он сделал бы это не раздумывая.

Он смотрел вниз, на побоище, и ожидал возвращения Хряка. Осенившая его идея была проста и при минимуме везения могла спасти пошатнувшееся положение. Понемногу начав успокаиваться. Стручок закурил очередную сигарету, откинулся на спинку кресла и покосился на Рябого, который, забыв обо всем, смотрел в амфитеатр, разинув рот в простодушном восторге. Горохов запустил правую руку под лацкан пиджака и дотронулся до рукоятки пистолета. Прикосновение к теплому от соседства с телом металлу успокаивало и придавало уверенности. В конце концов, новые империи создаются так же легко, как рушатся старые. Империи преходящи и нестабильны, зато Петр Иванович Горохов, хоть и не вечен, но, как минимум, неуязвим, – в это Стручок верил свято.

Глава 22

Комбат сделал ложный выпад и ударил ногой, без излишней деликатности целясь в пах. Охранник, однако, попался увертливый и, по всему было видно, изрядно поднаторевший в уличных драках. Он ловко прикрыл свое драгоценное хозяйство бедром и в свою очередь нанес удар, норовя угодить растопыренной пятерней в глаза. Комбат резко дернул головой, и его глаза остались при нем, что было очень кстати, потому что слева просунулась испачканная кровью пятерня, сжимавшая электрошоке?. Рублев перехватил эту пятерню и дернул на себя. Увертливый глазовыдавливатель как раз в этот момент решил, что настало время немного попинаться, и его тяжелый ботинок от души врезал по сжимавшей электрошоке? руке. Владелец руки коротко заорал, а Борис Иванович, вывернув многострадальную конечность, ткнул зажатым в ней электрошокером в увертливого. На этот раз увернуться тому не удалось, и он выпал в осадок, кувырком скатившись вниз. Комбат выпустил руку своей жертвы и на прощание вмазал обладателю электрошокера по челюсти, отправив того в глубокий нокаут.

Позади зло выругался Французов, помянув Бога, душу и чью-то мать.

– Ты чего, Юрка? – спросил Рублев, расквашивая чей-то подвернувшийся под левый локоть нос.

– Кастетом дерется, козел, – пожаловался Французов, – прямо по щеке.

– Так подставь ему другую, – посоветовал Борис Иванович, отбивая предплечьем удар резиновой дубинки. Это оказалось больно, он зарычал и свалил обидчика с ног ударом кулака, с удовольствием услышав, как у того хрустнули ребра.

– Надо сваливать, Юра, – крикнул он через плечо. – Давай к выходу, пока они не начали стрелять! Заодно и выигрыш в кассе получим.

– Какой выигрыш?! – удивился Французов, опрокидывая здоровенного охранника, налетевшего откуда-то справа с ножкой от кресла в руке.