– Здесь вот этот удар был неправдоподобный, тут Стефания долго держит глаза закрытыми, и мне не нравится излишек грима, оставляем рабочую версию второго эпизода и восьмого эпизода, все согласны?
– Я бы оставил второй и шестой, очень удачно был отснят всеми камерами, – подал голос Илья.
– Твое слово для меня закон, к этим двум отобранным мною добавим и шестой, – согласился Сергей Сергеевич.
Тина только моргала глазами, режиссер покосился на ее сосредоточенный профиль.
– А к вам, милочка, у меня претензий нет ни в одном кадре. И бицепс Германа в разорванной тобой рубашке выглядит очень сексуально, и Стефания более или менее походила на монахиню. Для дебюта очень даже ничего.
– Спасибо, – смутилась Тина.
– А я в нее сразу поверил! – похлопал ее по плечу Герман.
Режиссер задумчиво перевел взгляд на него.
– А ведь что характерно…
– Что? – спросили все присутствующие хором.
– Люся-то так и не нашлась, – ответил Сергей Сергеевич, и в воздухе повисло тягостное молчание, так как добавить к этому было нечего.
Молоденькая медсестра в монашеской одежде проводила Катю по светлой мраморной лестнице на второй этаж и ввела в комнату с белой дверью под цифрой «два».
– Располагайтесь, – с улыбкой сказала она, сложив руки на груди, на ломаном русском языке.
Катя уже успела увидеть в коридоре и других монахинь ордена Святого Франциска. Все они были одеты в белые одежды до пола с большим капюшоном на лицо и подпоясанные веревкой с тремя завязанными узлами.
Комната Кати была очень милой, светлой и совсем не походила на больничную палату. Воздушная занавеска слегка колыхалась от легкого ветерка, дующего из открытой двери на лоджию, которая была словно продолжением комнаты, там стоял шезлонг и столик.
Катя посмотрела на черепичные крыши домов на склонах гор и почувствовала себя очень умиротворенной и спокойной. Так как вещей у нее с собой было очень мало, она быстро разложила их в платяном шкафу из светлого дерева и, приняв душ с дороги, облачилась в розовый махровый халат. Сразу же, словно за ней наблюдали, за Катей пришла все та же монахиня и пригласила следовать за ней.
Катя пошла совершенно спокойно, догадываясь, что на обследование и сдачу анализов. После аккуратного забора крови из пальца и из вены Катю проводили в просторную и светлую операционную, где ее встретил Франческо Боцоли в синем костюме хирурга.
– Как себя чувствуете? – спросил он, улыбаясь добрыми глазами. – Как разместились?
– Все очень хорошо, благодарю вас.
– Кровь взяли? – спросил итальянец.
– Да, только что, – подтвердила Катя.
– Отлично, это очень нужный для меня анализ на совместимость. – Франческо постучал по поверхности операционного стола, – ложитесь, пожалуйста, я осмотрю вашу ножку.
Франческо ощупывал каждый миллиметр ее ноги, задерживаясь на всех впадинах, бугорках и неровностях. Иногда он сверял свои ощущения с рентгеновскими снимками, качал головой и щелкал языком. Катя молча наблюдала за ним и с интересом думала, почему ее лучшая подруга нарисовала его портрет?
– Извините, Франческо, – решилась она ради Тины.
– Да, слушаю?
– А у вас большая семья? Жена? Дети?
– У меня? Жены и детей, Катя, у меня не может быть, я давно принял монашество.
Глаза Кати расширились от удивления.
– Вот как? Надо же! Я не знала…
И тут Франческо поведал ей историю ордена святого Франциска и все обеты, которые дают монахи и монахини при постриге. Катя слушала открыв рот, в душе переживая за Кристину.
«Вот ведь нафантазировала себе! Летела к своей судьбе! Монах! Вот облом, завтра она придет ко мне после операции, и я разобью ее мечты и надежды вдребезги!»
– Так вот, героиня не моего романа, Екатерина, кости вашей голени не подлежат никакому восстановлению, это факт! Не знаю, как вы вообще ходили на этих собранных обломках, костяных осколках… Аппарат вашего Илизарова, русского врача, тоже не годится. Такие катастрофически изуродованные кости не вытянуть. Остается одно, как я и предполагал, – имплантат.
– Он приживается? – спросила Катя, которая на протяжении многих лет уже слышала все, что сейчас сказал Франческо, и не один раз.
– На все воля Божья, но положительные примеры у нас есть. Сама операция очень сложна, потом нога должна находиться очень долго в неподвижном состоянии, пока все это не приживется и не срастется. Затем поэтапно еще следуют две реконструктивные операции и гипс. Потом период реабилитации, человек учится заново ходить, как на протезе, только вставленном внутрь, и, наконец-то, если все проходит без осложнений, года через два вы сможете ходить по подиуму, образно выражаясь, – закончил свою речь доктор.
– Два года? – ужаснулась Катя, которая оказалась совершенно не готова к такому повороту событий.
– А как вы хотели? Это же не из пластилина вылепить колбаску, и не в песочнице домик построить, это сделать ногу… Два года, не меньше. И это при хорошем исходе.
В голове Кати начался настоящий хаос.
«Как же я буду жить? Я не смогу ходить, значит, не смогу работать. Опять сесть на шею Тины? Да и где я буду брать средства для всех этих повторных операций и реабилитационного периода? Боже мой! По-моему, я не туда попала! Это все очень хорошо, но явно не для меня! Какого лешего я приехала? Поверила в сказку!»
– Я смотрю, что вы как-то растерялись? – участливо поинтересовался доктор и, не давая ей опомниться, потащил за руку за собой, – пойдемте, я вам что-то покажу.
Франческо провел ее в соседнюю комнату и подвел к какому-то аквариуму. Там Катя с ужасом увидела лежащие в прозрачном слегка желтоватом растворе белые косточки. Почему-то она сразу же вспомнила свою студенческую юность и утомительные занятия по анатомии.
– Что это?
– Это имплантат. Не правда ли, прелесть? – Глаза врача засветились гордостью и удовлетворением своим профессионализмом.
– Кости? – переспросила Катя, больше всего желая услышать, что это муляж.
– Самые настоящие! – горячо подтвердил Франческо. – Человеческие!
– Как, человеческие? От кого? – не поняла Катя.
– Ну не от коровы же! Подобраны кости от человека, антропометрически сходного данными с вами, у вас будет стройная нога, – ответил хирург.
– А с человеком что? – продолжала «тупить» Катя, ее испуганные глаза отражались в стенке этого своеобразного резервуара для костей.
– Так это уже давно труп.
– Я понимаю…
Франческо рассмеялся.