По глазам Короля Ланселот понял, что можно говорить.
— И все равно твоя история не кажется мне такой уж греховной. Ты же не ведал, что Моргауза приходится тебе сводной сестрой. И Гвен ты еще не знал. А судя по дальнейшей жизни Моргаузы, вина скорее всего лежит целиком на ней. Это была не женщина, а дьявол.
— Она была моей сестрой — и матерью моего сына.
Гвиневера погладила его руку.
— Какое несчастье.
— Кроме того, — сказал Король, — она была очень красива.
— Моргауза… — начал Ланселот.
— Моргауза заплатила отрубленной головой за свои прегрешения, и потому нам лучше оставить ее покоиться с миром.
— Отрубленной, — сказал Ланселот, — ее же собственным сыном, заставшим ее в постели с сэром Ламораком…
— Прошу тебя, Ланселот.
— Извини.
— Я все же не думаю, что грех лежит на тебе, Артур. В конце концов ты ведь не знал, что она твоя сестра.
Король глубоко вздохнул и продолжил рассказ, только голос его стал глуше.
— Вы еще не знаете, — сказал он, — худшего из того, что я совершил.
— Чего же?
— Понимаете, я был молод, мне было всего девятнадцать. А Мерлин явился слишком поздно, чтобы объяснить мне, что происходит. Все вокруг втолковывали мне, какой ужасный грех я совершил, и как ничего, кроме бед, из него не воспоследует, и еще много разного о том, на что будет похож Мордред, когда родится. Меня запугали жуткими предсказаниями, и я совершил нечто, с тех самых пор не дающее мне покоя. Видите ли, наша мать, как только все вышло наружу, где-то укрыла Моргаузу.
— И что ты сделал?
— Я повелел объявить, что всех детей, рожденных в определенный срок, надлежит поместить на большой корабль, и корабль пустить в море. Я хотел уничтожить Мордреда для его лее блага, а где ему предстоит родиться, того я не знал.
— И это было сделано?
— Да, корабль отплыл, Мордред оказался на нем, и корабль разбило об остров. Большая часть несчастных младенцев утонула, но Мордреда Бог сохранил и привел его ко мне, чтобы вечно мучить меня стыдом. Моргауза все открыла ему спустя долгое время после того, как получила его назад. Но перед другими людьми она всегда делала вид, будто он законный сын Лота, подобно Гавейну и всем остальным. Естественно, ни ей, ни его братьям не хотелось рассказывать посторонним об этом деле.
— Ну что же, — сказала Гвиневера, — если никто об этом не знает, исключая Оркнейцев и нас, и если Мордред все-таки уцелел…
— Ты забыла про остальных младенцев, — жалко сказал Король. — Они мне снятся все время.
— Почему ты нам раньше этого не рассказывал?
— Мне было стыдно.
Тут уж Ланселота прорвало.
— Артур, — воскликнул он, — чего тебе стыдиться? Это не ты сделал, это сделали с тобой, когда ты был еще слишком молод, чтобы толком во всем разобраться. Попались бы мне в руки скоты, запугивающие детей россказнями о грехах, я бы им шеи переломал. Какая польза от таких разговоров? Сколько людей от них пострадало — и ради чего?! И те несчастные дети!
— Они все утонули.
Трое еще посидели, глядя в огонь, затем Гвиневера повернулась к мужу.
— Артур, — спросила она, — а почему ты рассказал нам об этом сегодня?
Он помолчал, подбирал слова.
— Видишь ли, я боюсь, что Мордред втайне питает ко мне неприязнь, — и, в общем, вполне заслуженную.
— Измена? — осведомился главнокомандующий.
— Да нет, Ланс, не то чтобы измена, но, по-моему, его томит недовольство.
— Ну так отруби этому слюнтяю голову, и делу конец.
— Что ты, я и подумать об этом не могу! Ты забываешь, что Мордред мой сын. Я люблю его. Я и без того причинил мальчику много зла, да и род мой почему-то вечно обижал Корнуоллов, так мне еще этого греха не хватало. Кроме того, я все же отец ему. Я вижу в нем себя самого.
— Что-то не улавливаю я особого сходства.
— Тем не менее оно существует. Мордреду присуще стремление к славе и почестям, а я и сам всегда им отличался. Просто он немощен телом и оттого не способен показать себя в наших играх, и это озлобило его, как, наверное, озлобило бы и меня, если бы мне не сопутствовала удача. Наконец, он на свой причудливый манер отважен и предан своим сородичам. Понимаешь, мать настроила его против меня, это вполне естественно, и по его разумению во мне воплотилось все, что есть дурного на свете. Я почти уверен, что в конце концов он меня убьет.
— И ты всерьез почитаешь это веской причиной, чтобы не убить его прямо сейчас?
Лицо Короля отразило вдруг удивление, если не ужас. До этой минуты он покойно сидел между ними, усталый и несчастный, теперь же встал и взглянул своему капитану прямо в глаза.
— Тебе следует помнить о том, что я — Король Англии. А король не может казнить людей, когда ему заблагорассудится. Король стоит во главе своего народа, он обязан служить народу примером и исполнять народную волю.
Испуг на лице Ланселота смягчил Короля, и он снова взял своего друга за руку.
— Ты должен понять, — пояснил он, — что когда короли ведут себя по-бандитски и верят в одну только силу, народ тоже превращается в бандитскую шайку. Если я не буду стоять на страже закона, мой народ лишится его. А я, естественно, хочу, чтобы мой народ жил по новым законам, потому что они принесут ему процветание, а если будет благополучен народ, значит, и я буду благополучен.
Двое смотрели на него, пытаясь понять, что он им хочет внушить. Он не позволял им отвести взгляда, стараясь говорить не с ними, а с их глазами.
— Ты понимаешь, Ланс, я обязан быть абсолютно честным. Я не могу позволить, чтобы что-то еще отяготило мою совесть, довольно мне и этих младенцев. Единственный путь, на котором я могу устранить силу, это путь правосудия. Король не только не должен желать казни для своего недруга, настоящий король обязан с готовностью предать казни друга.
— В том числе и жену? — спросила Гвиневера.
— В том числе и жену, — серьезно ответил Король.
Ланселот, испытывая неловкость, шевельнулся на своей скамье и попытался пошутить:
— Я надеюсь, что ты еще не в ближайшем будущем собираешься отрубить Королеве голову.
Король продолжал держать его за руку и смотрел ему прямо в глаза.
— Если будет доказано, что Гвиневера или ты, Ланселот, повинны в причинении зла моему королевству, я буду обязан отрубить вам обоим головы.
— Силы небесные! — воскликнула Гвиневера. — Надеюсь, никто не станет это доказывать!
— Я тоже надеюсь.