— Как и тебе, на самом-то деле. Только ты думаешь, что говорить об этом вслух некрасиво. Ее сожгут в одной рубашке.
— Да умолкни ты, ради Бога! Тугодум Гахерис произнес:
— По-моему, тебе нечего так волноваться. Мордред мгновенно развернулся к нему.
— Почему это ему нечего волноваться?
— А чего ему волноваться? — сердито спросил Гавейн. — Или ты полагаешь, что Ланселот не примчится ее спасать? Уж он-то во всяком случае не трус.
Мордред быстро сообразил, о чем речь. Спокойная поза его сменилась нервным возбуждением.
— Однако если он попытается спасти ее, будет бой. Королю Артуру придется сражаться с ним.
— Король Артур будет наблюдать за казнью отсюда.
— Но это чудовищно! — взорвался Мордред. — Ты хочешь сказать, что Ланселоту позволят улизнуть с Гвиневерой из-под нашего носа?
— Вот именно это самое и случится.
— Но тогда вообще никто не будет наказан!
— Силы небесные, ты человек или нет? — воскликнул Гарет. — Неужели тебе так хочется увидеть, как сжигают женщину?
— Да, хочется! Вот именно хочется! Гавейн, ты что же, намерен сидеть здесь и ждать, пока это случится, после того как убили твоего брата?
— Я предупреждал Агравейна.
— Вы трусы! Гарет! Гахерис! Заставьте его сделать что-нибудь. Этого нельзя допустить. Он же убил Агравейна, вашего брата.
— Насколько мне известна вся эта история, Мордред, Агравейн и с ним еще тринадцать рыцарей в полном вооружении вознамерились убить Ланселота, когда на нем ничего, кроме мантии, не было. А кончилось тем, что убитым оказался сам Агравейн и с ним все тринадцать рыцарей, — за исключением одного, который сбежал.
— Я не убегал.
— Ты выжил, Мордред.
— Гавейн, клянусь, я не убегал. Я сражался с ним, сколько было сил. Но он сломал мне руку, и я ничего не смог сделать. Клянусь честью, Гавейн, я честно сражался с ним.
Он почти плакал.
— Я не трус.
— Если ты не убегал, то как же вышло, — спросил Гахерис, — что Ланселот отпустил тебя, перебив всех остальных? В его интересах было убить всех вас, тогда бы и свидетелей не было.
— Он сломал мне руку.
— Да, но он не убил тебя.
— Я говорю правду.
— Но он же тебя не убил.
От боли в руке и от гнева Мордред расплакался, как дитя.
— Предатели! Вот всегда так. Оттого, что я слабее других, все вы против меня. Вам подавай мускулистых болванов, а мне вы все равно не поверите, что бы я ни говорил. Агравейн мертв и отпет, а вы не хотите даже, чтобы кого-то наказали за это. Предатели! Предатели! И все останется по-прежнему!
В тот миг, когда в комнату вошел Король, голос Мордреда сорвался. Вид у Артура был усталый. Он медленно приблизился к трону и устроился на нем. Гавейн, поднявшийся было со скамьи, снова плюхнулся на нее, а Гарет с Гахерисом так и остались стоять, с жалостью глядя на Артура под аккомпанемент Мордредовых рыданий.
Артур ладонью потер лоб.
— Почему Мордред плачет? — спросил он.
— Мордред пытался нам объяснить, — ответил Гавейн, — как это вышло, что Ланселот убил тринадцать рыцарей, а потом подумал-подумал да и решил, что нашего Мордреда убивать не стоит. Причина, видать, была та, что между ними вспыхнули теплые чувства.
— Я думаю, что могу объяснить, в чем причина. Видите ли, десять дней назад я попросил сэра Ланселота не убивать моего сына.
Мордред горько сказал:
— И на том спасибо.
— Вам не меня следует благодарить, Мордред. Правильнее всего было бы сказать спасибо Ланселоту.
— Лучше бы он меня убил.
— Я рад, что он этого не сделал. Постарайтесь научиться хоть немного прощать, сын мой, теперь, когда у нас такая беда. Помните, что я ваш отец. У меня больше не осталось семьи, только вы один.
— Лучше бы мне было и не родиться.
— Я тоже так думаю, бедный мой мальчик. Но вы родились, и нам теперь остается как можно лучше исполнить свой долг.
Мордред, на лице которого выразилось как бы застенчивое коварство, поспешил подойти к нему.
— Отец, — сказал он, — известно ли вам, что Ланселот непременно явится, чтобы спасти ее?
— Я ожидал, что так это и будет.
— Но вы выставили рыцарей, чтобы ему помешать? Вы распорядились о крепкой страже?
— Стража крепка настолько, насколько это возможно, Мордред. Я старался быть честным.
— Отец, — взмолился Мордред, — пошлите им в помощь Гавейна и этих двоих. Он же приведет с собой сильный отряд.
— Как, Гавейн? — спросил Король.
— Спасибо, дядя. Только вы бы меня лучше не просили.
— Я обязан попросить вас, Гавейн, чтобы соблюсти справедливость по отношению к страже, уже находящейся там. Вы же понимаете, если я считаю, что появится Ланселот, выставить слабую стражу было б нечестно, ибо это означало бы — предать своих людей, просто пожертвовать ими.
— Станете вы меня просить или нет, но при всем уважении к Вашему Величеству, я туда не пойду. Я этих двоих наперед предупредил, что участвовать в их затее не стану. Нет у меня желания ни смотреть, как сжигают Королеву Гвиневеру, — хотя, должен сказать, и не выйдет из этого ничего, так я надеюсь, — ни помогать ее сжечь. Вот и весь сказ.
— Ваши речи пахнут изменой.
— Может, и так, но только я к Королеве всегда относился по-доброму.
— Я тоже относился к ней по-доброму, Гавейн. Это ведь я женился на ней. Но когда дело идет о государственном правосудии, обычные чувства лучше отставить в сторону.
— Боюсь, не получится у меня их отставить. Король повернулся к другим двум братьям.
— Гарет? Гахерис? Вы окажете мне услугу, надев доспехи и укрепив собой стражу?
— Дядя, пожалуйста, не просите нас.
— Поверьте, мне не доставляет радости просить вас об этом, Гарет.
— Я знаю, но, пожалуйста, не надо нас заставлять. Ланселот — мой друг, как я могу с ним биться?
Король коснулся его руки.
— Ланселот ожидал бы, что вы пойдете туда, дорогой мой, против кого бы мы ни выставили стражу. Он тоже верит в справедливость.
— Дядя, я не могу с ним сражаться. Он посвятил меня в рыцари. Я пойду, если таково ваше желание, но я пойду без доспехов. Хотя боюсь, что и это тоже пахнет изменой.
— Я готов пойти в доспехах, — сказал Мордред, — пусть даже рука моя сломана.
Гавейн саркастически заметил: