Она задумалась, глядя на меня исподлобья, а я тихо любовался ее нездешней красотой, строгой и филигранной, словно она не человек, а нечто из другого мира, более продвинутого и одухотворенного.
В самом деле, во всех учебниках, теперь уже быстро устаревающих, трактуется, что когда нарушается равновесие и звезда начинает неудержимо сжиматься, то стискивается до тех пор, пока не превратится в точку, чуть ли не микроскопическую, хоть и с прежней массой. Сила тяготения становится такой, что даже электромагнитное излучение не может вырваться, и такая звезда становится абсолютной невидимкой. Но сейчас в этой истине уже не так уверены.
Она сказала с неуверенностью:
– Но как же… Именно черные дыры лучше всего подтверждают правоту теории относительности Эйнштейна.
– В чем?
– Что гравитация – это свойство пространства-времени, а массивные тела его деформируют…
Я сказал с улыбкой:
– Жаль только, что сам Эйнштейн в существование черных дыр не верил.
– Почему? – спросила она недоверчиво.
Я пожал плечами:
– Наверное, потому, что их существование противоречит квантовой механике, которую Эйнштейн тоже разрабатывал.
Она произнесла с глубоким уважением:
– Вы так много знаете… И, говорите, непрофессионал? Так кто же вы?
– Стыдно сказать, – ответил я. – Давайте я, в самом деле, лучше угощу вас чашечкой кофе. Если хотите здесь, в соседнем доме есть настоящая кафешка…
Она мило улыбнулась, чуточку иронично, я уж думал, скажет: «Давайте уж не будем тянуть, сэр!», но кивнула и ответила тепло:
– Спасибо.
– Спасибо «да»? – спросил я. – Или спасибо «нет»? Лучше «да», а то и у меня в горле пересохло…
– Да, – сказала она просто. – В том кафе, в самом деле, хороший кофе.
– Знаю, – ответил я. – Сам там заправляюсь. Странно, вас не видел, идиот…
– Может быть, – заметила она, – и видели. Но много народу, всех не упомнишь.
– Вас бы я не забыл, – ответил я. – Меня зовут Вячеславом, так в паспорте, но вообще-то я Слава, Славик. Для всех, а не только для друзей.
– Габриэлла, – сказала она. – Меня зовут Габриэлла.
Глаза ее оставались серьезными, в них я увидел легкое предостережение и напоминание, что она Габриэлла, а вовсе не Габи.
– Габриэлла, – повторил я. – Прекрасное имя… В нем что-то неземное, звездное. Как будто прилетел эльф из далекой галактики!
Она улыбнулась, я уловил что-то вроде облегчения: ведь я мог брякнуть что-то вроде: ах, какое сексуальное имя, сейчас слово «сексуальное» пихают всюду, из гнусного оскорбления оно удивительно быстро стало высшим комплиментом.
На выходе из магазина ослепил свет, преломившийся в стеклянной крыше магазина напротив. Над домами непривычно синее небо, бездонное и бесконечное, тоже слепящее синью и умытостью. Оранжевые огни на крыше разбились на множество мелких радуг и веселыми волнами упали на широкие плиты мраморного пола.
Габриэлла засмеялась и пошла по ним, легкая и праздничная, в самом деле похожая на принцессу эльфов.
В кафе почти пусто, как обычно в это время дня, мы выбрали удобный столик на двоих. Официант принес два кофе и пирожные, я поинтересовался:
– Габриэлла, а что за альбом вы купили?
И снова по каким-то признакам уловил, что она предпочитает это дистанцирующее «вы», хотя теперь принято сразу на «ты» и с ходу интересоваться насчет половых запросов.
Она положила на стол книгу великанского формата. Я поднял обложку, и сердце вздрогнуло. Туманность Конская Голова на фото во всей страшной потрясающей красе: мощная коричневая шея, гордая умная морда с тревожно вздернутыми ушами словно прислушивается к приближению других галактик и туманностей, сверху падает не земной и даже не галактический свет, а нечто, нечто, чему нет слов и не будет в человеческом языке.
Это я знаю, что свету взяться неоткуда, вдоль головы по всей морде взрываются многие миллионы звезд, и страшный жар и всесжигающее излучение, пройдя сотни миллионов световых лет до нашей Галактики, до нашего Солнца, кажутся здесь милым утренним заревом.
Над Конской Головой голубой свет, а дальше чернота, сквозь которую смотрят испуганные звезды. Только самые яркие пробиваются через облако пыли, но, глядя на них, понимаешь с дрожью во всем теле космические расстояния, космическую мощь.
Я услышал мягкий участливый голос:
– Что-то случилось?
Я с трудом оторвал взгляд от репродукции.
– Да… но не обращайте внимания. Я еще не видел такого изумительного снимка! В каком диапазоне снимали, удивительно…
Она покачала головой, ее серые внимательные глаза не отрывались от моего лица.
– Ну и реакция… Люди вашего склада падают на колени перед Сикстинской мадонной.
Я с неловкостью усмехнулся:
– Это не моего склада.
– Точно?
– Можете поверить. Я, как мне объяснили приятели, глух к творениям прекрасного.
Она перевела взгляд на красочное фото, на меня, красиво очерченные губы раздвинулись в усмешке.
– Гм…
Я с неловкостью пожал плечами.
– Или у меня сдвинуто восприятие.
Она смотрела очень внимательно.
– Вы не производите впечатление психа.
– Я-то здоров, – ответил я с тоской, – как раз настолько здоров, что самому противно. Интеллигент должен быть немножко сдвинутым, а у меня только селезенка барахлит и печень нуждается в мелком ремонте, а вот нервы просто стальные!.. И психика как у грузчика, сказать стыдно. В смысле, абсолютно здоровая, без вывихов. Но тогда получается, что все мои друзья сдвинутые, шизанутые…
Она улыбнулась одними глазами. Ее ложечка изящно отделяла пирожное по ломтику, у меня всегда почему-то крошится, разваливается, пачкает блюдце, а то еще и свалится с ложки по дороге к пасти.
– Разные вкусы?
– Все разное, – сказал я. – Даже смотрим в разные стороны и говорим о разном.
– Но все-таки друзья?
Я подумал, пожал плечами.
– Наверное. Если встречаемся не только в праздники, но и просто так. Но накрытый стол меня уже достал… И разговоры, куда поехать отдыхать.
Она лукаво улыбнулась:
– А вы куда хотите поехать отдыхать?
Я вздохнул:
– К сожалению, туда не могу.