Я спохватился, подумал обеспокоенно, а не потому ли я трахаюсь, что поддался рекламе… Фу, я столько же трахался и раньше. Более того, памятуя, что лучший друг у паренька – его правая рука, я стал чаще заходить в ванную и вручную сбрасывать излишки, чтобы не начинали руководить мною, куда идти и что сделать. Это же ясно, что я должен взять записную книжку и начинать обзванивать знакомых подруг на предмет совокупления.
Когда поймали такси, Лариска напомнила:
– Славик, у меня сегодня концерт очень важный!
– У тебя все важные, – сказал я.
Машина медленно ползла по запруженной улице, а что будет, когда въедем в центр, страшно подумать. Лариска ерзала, нетерпеливо оглядывалась по сторонам.
– У меня все важные, – согласилась она. – Мне расти надо!
– Ты растешь.
– Медленно!
– Ого, да тебе мелочь завидует, а примы начинают присматриваться с явным подозрением…
Она сердито фыркнула:
– Это ж нормально.
– Никто не любит, когда их опережают.
– Придется им это принять, – заявила она безапелляционно. – А ты уж проследи, чтобы твоя техника не подвела! Как группу Баребасова с их танцевальным ансамблем.
– Меня тогда не было, – напомнил я, – а Корнеев за пультом – что блондинка за рулем.
– Но ты сам проследи, хорошо?
– Хорошо, – пообещал я. – Чего я для тебя не сделаю, поросенок!
– Это я – поросенок?
– Ладно, пусть деловая женщина.
Она подумала, кивнула:
– Нет, пусть лучше поросенок.
Лицо ее оставалось отстраненным, даже пощупала меня только для того, чтобы сделать приятное, хорошая девчонка, никогда не забывает сделать другим хорошо, но душа ее, вижу по глазам, уже неистовствует на сцене под рев музыки.
Вернее, работает на сцене.
Машина прижалась к бордюру, я сказал:
– Беги, мой деловой поросенок.
– А ты?
– У меня сегодня в левом крыле больше работы. Но на твой концерт приду.
Она улыбнулась и в самом деле пробежалась до подъезда. Вообще-то следить за цветомузыкой не мое дело, но ради Лариски ладно. Не зря же она так старалась в постели.
Фотокамера в моем мобильнике не самая слабая, такие вполне устраивают абсолютное большинство. Меня, конечно, не устраивает, но камерой мобильника я не пользуюсь. Практически единственный снимок – это фото Габриэллы, я успел заснять ее, когда сидели в кафе.
В мою студию заглядывали то шеф, то его заместители, каждый обращал внимание на ее портрет, он у меня на самом большом экране.
– Красивая девушка… Это хто?
– Суперзвезда, – говорил я всякий раз. – Но для самой-самой элиты.
Корнеев рассматривал ее дольше всех, хмурился, рассматривал со всех ракурсов.
– Нет, – заявил он, – не пойдет.
– Куда?
– На рекламу не пойдет.
– Думаешь?
– Точно, – заверил он. – У меня чутье.
Я покачал головой:
– Чутье – это не довод. Хочешь кого-то убедить, давай что-то повесомее.
Он продолжал рассматривать ее портрет с недоверием и даже подозрительностью.
– Не пойдет, – повторил он. – Слишком… да, слишком…
– Что?
– Изысканна, – он вздохнул. – А мы рекламируем массовый продукт.
Я загадочно улыбнулся:
– Да?
Он насторожился:
– Ты что? Отхватил заказ от алмазной фирмы? Или от торговцев жемчугом?
– Ага, – сказал я, – признаешь, что именно такие лучше всего смотрятся в драгоценностях?
Он фыркнул:
– Наоборот. Драгоценности смотрятся лучше всего на таких женщинах.
– Спасибо, – сказал я с удовлетворением. – Вот и работаю, как видишь…
Он хмыкнул и ушел, а я перетаскивал фото из программы в программу, работал с масками, светотенями, контрастом и прочими фичами, пиксели вылезают наружу, но после тщательной обработки снимок получился больше похожим на дорогую картину, а пиксели исчезли.
Место на стене выберу в прихожей, чтобы Габриэлла смотрела на меня сразу же, как переступаю порог. Да и чтоб провожала, когда иду на работу… В сердце сладкий щем, теперь смутно понимаю все эти мерехлюндии насчет душевного томления и муки сладкой. Но в те века они были уместны, а сейчас я выгляжу каким-то уродом.
И если еще могу признаться, что ничего особенного не нахожу в сексе с женами приятелей, то в таком вот… в мерехлюндиях и душевном томлении – никогда и никому.
Тягостное ощущение, что все это не кончится добром, как не кончилось такое же в Древнем Риме, с каждым днем все отчетливее, тягостнее. Я буквально чувствую страшную грозовую тучу, что сгущается над миром. Ту самую, что в библейские времена выжгла, как клоповник, Содом и Гоморру, на заре христианства уничтожила сверхмогучую Римскую империю… за то же самое: за разврат, содомию и половые утехи, возведенные в культ, а теперь собирается над ничего не подозревающим человейником и готовится обрушить на него испепеляющий гнев.
Мне страшно, как собаке или крысе, что чует приближение грозы. Мы вообще-то чуем даже грядущие землетрясения, цунами и просыпающиеся вулканы, чего не чует остальной мир, благодаря чему некоторые из нас успевают спастись, в то время как весь мир гибнет.
Но откуда грянет гроза? В какой форме? В виде огненного дождя, что испепелил два города, или в виде нового религиозного учения, что уничтожил сильнейшую империю с тысячами городов? Или чем-то абсолютно новым?
Конечно, будет что-то новое… Но что?
Может быть, гроза за то, что, как и отдельное существо, все человечество сейчас катастрофически сползает в утехи? А утехи становятся все проще, примитивнее и спектр их ширится? Вот уже и гомосексуализм легализован, лесбийство, скотоложство, вот-вот отменят статьи за детскую педерастию…
Но, как и отдельная особь, человечество периодически спохватывается, обожравшись половых утех, и бросается в другую крайность. Начинаются поиски Бога, вспыхивают кровавые войны за более точное толкование строк Библии, мир со стыдом объявляет, что это его дьявол попутал с его половыми утехами, и спешно чистится от его влияния, тысячами сжигая ведьм и устраивая крестовые походы за веру, а пламенные аскеты демонстрируют отказ от любых утех и полное презрение к плоти…
Я хожу последнее время не то чтобы пришибленный, но время от времени поглядываю на небо. И хотя на этот раз точно будет не огненный дождь, даже не новое христианство, однако что-то страшное грядет… Намного более страшное, чем огненный дождь или христианство. В первом случае сожгло два города, во втором – Римскую империю, но сейчас уже вся планета в похотливых лапищах дьявола!