– Чего? – брезгливо покривилась Агриппина Юрьевна.
– Страсть, ей-богу, – закивал рябой. – Ваш сын влюблен-с в нее.
– Глупости! – отмахнулась она рукой от такого несостоятельного заявления. – Ну, а Поль что? Этот-то какую роль исполняет?
– Ничего о нем не известно, кроме как то, что он повсюду сопровождает Янину, приставлен в качестве надсмотрщика к ней, – доложил рябой. – На досуге рисованием занимает себя. Владимир Иванович полагают, будто талант у него, в школу определил к известному живописцу. Однако Полю не понравилось там, с учителем он рассорился, ибо характером вспыльчив. Живет в особняке, что ваш сын подарил Янине…
– Холопке? Особняк? – Уж ничему не удивлялась Агриппина Юрьевна, упоминание о безумствах сына ее даже забавляло. – А луну с неба он не дарил ей?
– Про луну нам ничего не известно, – со всей серьезностью ответил рябой. – Да, чуть не забыл! Поль не жилец на этом свете. Болен-с.
– Чем же? По виду так просто чахоточный…
– Кажись, не чахотка его сушит, а неизвестная хвороба, я справлялся у доктора, – подал голос второй. – Коли кашляет, то без крови, какая ж это чахотка? Но чахнет не по дням, а по часам. Говорят, злоба его точит. Что еще знать желаете, сударыня?
Агриппина Юрьевна в задумчивости прошлась по комнате. Ей хотелось бы знать больше. Правда, сама она не знала, что именно хотела знать. Все будто бы просто, оттого, видимо, и неясно. В самом деле, ведь за поверхностной простотой зачастую таится некий бунтарский дух или вроде того. Что, если Володька, воспитанный в традициях, с понятиями чести, достоинства и благородства, столкнувшись с неискренностью, с бесчестными людьми, намеренно эпатирует общество? Он не раз говорил матери, что ему невообразимо тесно, скучно и душно среди напыщенных вельмож, куда как проще было на войне, где честь имела право называться честью. А как же тогда увязать кражу бумаг из имения? А смерть Лизы? Агриппина Юрьевна поймала себя на том, что всячески пытается найти оправдания сыну, а сделать это пока было невозможно. Нет, знает она предовольно, пора и действовать. Она дала задание узнать все о болезни сына, то есть: мнимая она, или он серьезно болен. Также ее интересовал брат Янины, что это за господин такой, способный родную сестру продать пусть даже за особняки?
Соглядатаи вышли через парадное на улицу, перешли проезжую дорогу… Агриппина Юрьевна наблюдала за ними, отодвинув занавеску. Вдруг она позвала:
– Иона, поди сюда. – Когда тот приблизился, она указала пальцем: – Погляди, не та ли карета за нами ездила все три дня, что мы искали Мумина?
– Та! Ей-богу, та!
– Ага… Значит, ты прав был, следят за нами. Надо было соглядатаев через черный ход выпустить. Ну-ка, Иона, собирайся. Возьми извозчика и поезжай за каретой. А я уж отвлеку их, выеду в собственном экипаже. Покружим немного по Петербургу. Страсть, как красив город-то, а поглядеть на него все недосуг мне было, вот и погляжу.
Нечаянно помещица сама стала шпионкой. Ночь наступит – она дождется тишины в доме и из комнаты выходит. Иона, само собой, с нею. Да в темноте-то разве разберешь, кто снует по дому? Но то, что ночью дом наполнялся «привидениями», которым не спалось, они оба убедились. Пробовали в мансарду пробраться – не получилось. У дверей мансарды сторож – здоровенный детина – охранял покой барина. Если б не доктор, время от времени приезжавший к пациенту, Агриппина Юрьевна уже давно прорвалась бы к сыну. Это все лекарь убеждал ее не волновать сына своим появлением, ибо никто не знает, как отреагирует возбужденный рассудок на появление матери.
– Потерпите, сударыня, – говорил доктор всякий раз, как приезжал пустить кровь Владимиру. Когда же он выносили таз с этой самой кровью, Агриппину Юрьевну всякий раз нестерпимо мутило. – В состоянии вашего сына заметны улучшения. Правда, должен сознаться, идут они крайне медленно, а все ж таки идут. Всякое напоминание о несчастьях, постигших его, может привести к новой вспышке гнева. Пока он желает видеть одну Нину. Потерпите.
Только это и примиряло помещицу с Яниной, она вынужденно терпела разодетую в пух и перья холопку за столом и терпела то, что нельзя было повидаться с сыном. Но однажды ночью, подкравшись к мансарде и притаившись под маршем лестницы, Агриппина Юрьевна с Ионой слышали собственными ушами смех и голос Владимира. Она возблагодарила бога: сын выздоравливает наконец, скоро она получит ответы на мучившие ее вопросы. Да уж, терпение помещицы достойно было уважения!
Ожидая лучших времен, Агриппина Юрьевна не переставала складывать в уме сплетни с известными событиями и пришла к выводу, что под сплетнями есть основание.
– Посуди сам, Иона, – говорила она, возможно, чтобы услышать противоположное мнение. – Меня обокрали, и я почему-то думаю на Лизу. Она уехала в имение, не желая встречаться с мужем, а я поехала в Петербург. Потом навестила Лизу, ничем не порадовала ее, только просила выждать. На следующий день Лизаньку нашли в лесу с подковой в руке. Подкова принадлежит лошади Владимира, кузнец, что ковал ее, забит до смерти Володькой. Ники сбросила лошадь во время верховой прогулки, и есть в этом схожесть с несчастьем Лизы. Имения мои проданы неким Муминым по доверенности, опять же выданной ему Володькой. На Мумина наехала карета, в которой сидел Павел, воспитанник Володьки. Тебя едва не раздавила та же карета… Что должны думать люди? А холопку видал с изуродованным лицом? Кипятком, говорит, обварилась. Плачет, а не рассказывает, как обварилась. А соглядатай сказал, будто это Володька ее… Все ж меня сомнение берет! Скажи, Володька способен погубить Лизу и сына?
– Знаешь, Агриппина Юрьевна, что мы выпустили из виду? – стукнул себя по лбу Иона. – Конюха! Конюха Владимира Ивановича.
– Тсс! – приложила палец к губам помещица и придвинулась к управляющему. – Ты не заметил, как только мы интересуемся кем-нибудь, тотчас с тем человеком что-то случается. Говори тише. Так что конюх?
– Владимир Иванович лошадей любит пуще жизни, – зашептал Иона. – На его лошадях не дозволялось никому ездить…
– Поняла, поняла, – замахала помещица руками. – Конюх должен знать, кто выезжал на лошади Володи. Ежели это он был…
– Тогда все сомнения прочь, – закончил Иона.
– А ежели не он… – чуть слышно прошептала помещица.
– Тогда в доме сем аспид притаился.
– Так не медли! Поди узнай у конюха, кто лошадь брал. Мне зайти в конюшню – сразу вызову интерес у аспида.
Иона побежал якобы просить подать барыне Агриппине Юрьевне экипаж, а сам ненароком подошел к стойлу с гнедой кобылой:
– Ух, хороша коняшка! – восхитился управляющий.
– А вон та ишо лучше, – сказал конюх, указывая на крапчатую. – Эк, ногами-то ковыряет! Не стоится ей, на волю алчет.
– Хороши кони, – заулыбался Иона, обдумывая, как задать свои вопросы ненавязчиво. – Барин, видать, холил их… А разрешал кому покататься на лошадках?
– То мне не ведомо.