– Но, Мишель, мозоли тут ни при чем. Однажды ночью было душно, я вышла на балкон, а ты садился в лодку и уплыл. Кто же не догадается, куда ты плаваешь? Так вот я о чем: расспроси Шарлотту о матери…

– С матерью она не ладит. Герцогиня живет затворницей, из дома не выходит, никуда не выезжает, заодно и дочь не выпускает. Шарлотта старается днем с родственниками не видеться, запирается у себя и спит, а ночью выходит гулять. Поет, когда ей хочется говорить, а не с кем.

– Поет она изумительно, – проговорила Марго задумчиво. – Мишель, а как Шарлотта объясняет поведение матери?

– Тиранией. Но я мало знаю, ведь бестактно расспрашивать напрямую о семейных неурядицах. Я лишь передал то, что она сама рассказала.

– И напрасно, милый, – находясь все в той же задумчивости, пробормотала графиня. – Надобно поинтересоваться, коль ты неравнодушен к девушке…

– Марго, я ничего не решил, – прервав ее, заявил, нажимая на каждое слово, Уваров, дабы поставить точку в разговоре на деликатную тему. – А вот и Александр…

По мере того как всадники приближались, улыбка Марго становилась шире, глаза светились неподдельной радостью. Уваров заметил, что и Суров, гарцуя на гнедом скакуне, не отрывал взгляда от его сестры. Что это – дружеское участие друг в друге, или Шарлотта права: нечто большее связало обоих? Уваров тут же отмел низкие мысли, ведь его Марго – женщина строгих правил.

Тем временем Суров спешился, отдал повод денщику и преподнес Марго букет роз, поцеловав руку. В общем-то, нет ничего предосудительного в том, что Саша дарит цветы даме. Всего лишь знак внимания. Возможно, слегка повышенного внимания. Уваров вздохнул. Что ж, флирт не запретишь даже им, осталось надеяться на благоразумие обоих.

– Я очень тронута, – щебетала Марго, опустив носик в букет. – Куда вы пропали, Александр Иванович? Мы не садились обедать, ждали вас. Мишель, возьми зонтик, он мне мешает.

Уваров забрал зонтик, а она взяла Сурова под руку. Мишель шел за ними, усмехаясь: его как будто не существует.

– Я заехал в офицерский клуб, Маргарита Аристарховна, – говорил Суров исключительно ей. – Но не это главное. В городе объявилась вещунья…

Де ла Гра отобедал вместе со всеми, храня традиционное молчание. Он принял порядки этой семьи еще с юности, его единственного они не раздражали, напротив, могильный покой создавал удобства. Де ла Гра здесь не отдыхал, а занимался наукой, имел лабораторию, где проводил исследования, на которые давала деньги герцогиня.

После обеда он постучался к ней в комнату:

– Разрешите?

– Входите, Оливье, – разрешила она. – Я всегда рада вас видеть.

В комнату герцогини мало кто входил. Ее заповедная территория напоминала келью, где не было не то что лишнего, но даже необходимого. Простая кровать, распятие на стене, письменный стол и стул, таз с кувшином для умывания, небольшой шкаф с одеждой – все. Герцогиня без посторонней помощи убиралась, одевалась и раздевалась. Таково было наказание, которое она сама же себе и назначила.

– Что привело вас ко мне? – спросила она, стоя и сложив руки у живота.

– Сегодня в городе я слушал нищенку, мадам…

Рассказав, что ему удалось запомнить из полубезумных речей, де ла Гра наблюдал за изменениями на лице герцогини. Женщина блистательно владела собой, однако новость выбила ее из привычного состояния. Она ходила от окна к двери и обратно, мяла руки, хмурилась, находясь в лихорадочном поиске причин того, что происходило. Подойдя к де ла Гра так близко, что ему стала заметна паника в ее выцветших глазах, она спросила:

– Что вы думаете обо всем этом, Оливье?

– Не знаю, что ответить.

Герцогиня покивала, мол, другого ответа и не предполагала. Затем отошла к столу, резко развернулась и спросила с затаенным страхом:

– Этого не может быть… ОН?

Де ла Гра прекрасно понял, о ком шла речь и о чем, отрицательно покачал головой, не давая повода к сомнениям.

– А мне иногда чудится, он жив, – промолвила герцогиня.

В ее фразе, которую она выговорила дрогнувшим голосом, де ла Гра уловил скрытый трепет перед неотвратимостью. Можно сказать – перед роковой неотвратимостью. Он старательно успокаивал ее:

– Его убили, мадам. Вместе с моим отцом, который освободил его. Мне чудом удалось спастись. Я похоронил обоих, так как не в силах был доставить их к вам без лошади. Нашел небольшой грот, закрыл камнями и засыпал землей. Я похоронил мертвых.

– Но я не видела! – Она пронизывала его взглядом.

– Вы должны мне верить, – мягко убеждал де ла Гра. – За моими словами стоит время, мадам, а времени прошло слишком много, чтобы сомневаться.

– Вы правы, – согласилась герцогиня, но не успокоилась. – Но если не он, то кто? Должно же быть объяснение.

– Не знаю, мадам, не знаю.

– Как нищенка узнала, что я хожу в черном?

– Вы боитесь?

– Боюсь, – кивнула женщина, но взгляд ее был смелым, решительным. – Вы же знаете, на что способна обезумевшая чернь. Нищенка явно провоцирует толпу. Меня крайне интересует, сама она дошла до лжепророчеств или ей кто-то их подсказал.

– Подсказать могли слухи, мадам. А нищенка, возможно, их использует с целью заработать. Вы намерены что-то предпринять?

– Да что я могу предпринять? – сокрушенно вздохнула герцогиня. – Ровным счетом ничего. Разве что… искать новое убежище.

– Где? Чтобы его найти, нужно много времени.

– М-да… Безжалостное время… Идите, Оливье, я хочу подумать.

Он бесшумно вышел, оставив ее с тяжелыми мыслями…»

10

– Звонит из разных таксофонов, – сообщил Артем, встретившись с Софией на следующий день в ее магазине. – Ух, как мне не нравится его треп!

Она, резко полюбившая работу, где в ожидании покупателей могла делать наброски глав или обдумывать повороты сюжета, слушала пассивно. В принципе София была почти счастлива, но почти. Найдя увлекательное дело и погрузившись в него с головой, она как-то успокоилась. И с Борисом кое-как наладились отношения. А тут один маньяк ловит другого и цепляется за всякую мелочь, вместо того чтоб вести расследование по классическим канонам. София устала от внушений: он, он, он! А где он? Даже у психопата должна быть хотя бы примитивная логика, но в звонках логика отсутствует. Безусловно, Артем отвлекается на несущественные детали, советов слушать не станет.

– Ну, с чего ты взял, что мне звонит Людоед? – спросила она. – Моей подруге тоже звонил один и получал сексуальное удовлетворение по телефону.

– Онанист, что ли? – Артем привык называть вещи своими именами. – Ты плохо знаешь эту категорию. Задача онаниста как можно дольше поговорить, он балдеет от голоса. В твоем случае диалог не затягивается, пронизан гипнотизированием, к тому же он грозит.