Дуся готов был ладошкой девчонке захлопнуть рот.
– Ага, сад был, он его и посадил, – подтвердила Вера Петровна. – И не жадничал. Хороший человек был.
– Не, и баб Даша была нормальная, да? Она тоже нас всегда угощала. Она напечет пирогов с ягодой – дух по всей деревне! А мы с мальчишками уже возле калитки пасемся, помните, теть Вера?!
Тетя Вера помнила. Она еще хотела что-то добавить от себя, но, увидев, как нетерпеливо ерзает на стуле гость, продолжила:
– У них и сыновья были. Старшего-то мы не видали, а младшенький – Валерка, был с головой парнишка, умненький, родителям помогал, за всякую работу хватался. Потом женился и уже с женой здесь появляться стал. Вот жену-то его как раз и звали Олесей. Добродушная такая женщина, шила хорошо. У нас к ней деревенские бабы с весны в очередь записывались. Ой, да самим-то бабам разве много надо?! Не для себя просили – девчонок вон одеть, у нас же тут одежку по размеру тогда и не купить было. А хотелось детишек побаловать. К тому же Олеся шила бесплатно. Ну, бабы ей, конечно, кто молока парного притащит, кто яиц свежих, а она и не брала. Руками машет, отнекивается. Так наши бабы им на крыльце оставляли. А потом Валерка здесь участок взял да и свой дом поставил, чтоб рядом с родителями. Правда, жили в городе, но каждое лето Олеся тут была, с дочкой Леночкой. А уж Леночка какая была – картинка! Мой-то Женька как ее в первый раз увидал, так сразу мне и сказал: «Мам, я на Ленке жениться хочу, спроси – она не против?» Ну чего там, он тогда совсем мальчишкой был…
Девчонка встрепенулась.
– Ой, теть Вера! Ну чо вы такое говорите?! Прям врет и врет! Ваш Женька всегда за мной бегал! Он еще в школе меня всегда краской красил. Нет, главное, я стою такая, да? А он окошки в школе красит. А я такая прислонюсь к подоконнику, а он такой – раз и меня покрасит, ну будто не заметил, да? А я такая на него…
– Молчи уж ты, свиристель! – отмахнулась женщина от девчонки. – Леночка ему нравилась. Он, бывало, часами возле меня сидит, в ихнее окошко пялится. Они ж рядом с нами дом-то построили. А как только увидит, что Леночка вышла во двор, и его словно ветром сдует – сразу бежит кроликов кормить. Леночка больно кроликов любила… Все было хорошо, да вдруг Наум-то взял и помер… Говорят, можно было вылечить, да чего-то заартачился старый, не захотел к врачам. Валерка тогда горевал больно. Прям, как парнишка маленький, расстраивался, а ведь взрослый уж мужик был… Так отца любил. Вот тогда Ленька – старший брат-то и приехал. На похороны к отцу. Но недолго Валерка отца пережил. Вскоре после него и умер. Говорили – сердце.
– Да уж, – сказал Дуся. – Какая-то у вас история… Умирают все, умирают… Валерка-то старый, что ль, был?
– Да какой же старый?! Молодой совсем! – вскинулась хозяйка. – Нет, он Олеси-то лет на десять старше был, так ведь оно и хорошо, когда муж жены старше. Но сам не старый был, нет. А вот поди ж ты… И осталась Олеся с Леночкой одна.
– Ну, теть Вера! Ленка ведь уже здоровая была! – напомнила девчонка. – Она к нам в школу пришла… Ну да! Сразу в десятый!
– А я и не говорю, что она маленькая осталась. Но все равно, переживала как. Отца она очень любила! Да и как его не любить-то, такой мужик был… Женька тогда с ней целые дни проводил. Пока в армию не ушел. И Олеся переживала сильно. Она совсем к нам в деревню перебралась, говорила, что не может больше одна в городе жить без него, каждая мелочь о муже напоминает. А потом…
Вера Петровна вытерла слезинку и долго не могла собраться с силами. Поэтому заговорила девчонка.
– А потом этот дядь Леня возле них крутиться стал. Прям как ворона! То есть как ворон! Мне даже и мамка так говорила – ведь как ворон кружит, как ворон! Ох, он такой… такой злой был, ваще!
– Да не злой он был… нервный какой-то… – снова заговорила Вера Петровна. – Мы-то ведь и не знали, что у Дарьи Матвеевны с Наумом Лукичом еще и старшенький имеется. А когда он приехал, подумали: ну теперь им полегче станет – Дарье Матвеевне и Олесе…
– Не, ну пра-а-льно! – снова влезла девица. – Теть Олесе-то и в самделе легче стало, она ж за этого дядь Леню тут же и выскочила!
– Ой, ну что ты мелешь! – взорвалась Вера Петровна. – Иди уж лучше чай вскипяти… или беги домой, банки собирай!
– Не, я лучше чай, – решила девчонка и ненадолго примолкла.
Вера Петровна помяла платок в руке и кивнула:
– Олеся и правда за этого Леню вышла. Только не сразу, как Надька брешет! Он возле нее долго уплетался. Ну а как же! Женщина молодая, на лицо такая красивая, дом – полная чаша, Валерка-то справный хозяин был, много чего после себя оставил… Ну и Леня увивался, конечно… А только Олеся как замороженная была… То ли ей уж и вовсе все равно было, то ли Дарью Матвеевну пожалеть хотела, а еще пуще – оттого, что Ленька шибко на Валерку лицом походил, но только стали они жить вместе. И будто подменили Олесю-то. Уж ни о каком шитье и речи не шло – все сидит, бывало, во дворе, руки на коленях уложит и молчит, не двигается. А Ленька-то спервоначалу уж такой заботливый, уж такой добрый, куда тебе! А только ненадолго его хватило. Покрикивать стал на Олесю. А уж как Леночку-то невзлюбил!.. Ну, девчонка-то и сама его не больно жаловала. Все никак не могла отца позабыть. Да и мать осуждала. Они с Женькой часто говорили про это. Женька-то нагуляется, домой вечером придет и давай мне жаловаться. «Чего это, – говорит, – вы, женщины, такие неверные? Вот такой хороший дядь Валера был, и теть Олеся все притворялась, что уж так его любит, так любит, а как умер, так она сразу же и выскочила за этого Леньку – барана! Ленка, например, отца никогда не забудет, а чего ж тетя Олеся-то?» А я тогда сижу с ним до полуночи да толкую. Малы вы, мол, еще родителей судить. Твоя-то Ленка года через два замуж выскочит да умотает к мужу, у нее своя семья образуется, а Олеся-то кому нужна будет? Да и разве в деревне без мужика проживешь? Ни тебе воды натаскать, ни дров заготовить, сено опять же… Да чего там говорить. А ежли Олеся-то за другого пойдет, кому Дарья Матвеевна сгодится? Не всякий мужик от себя кусок хлеба чужой старухе оторвет. А тут все ж таки сын! И вижу ведь, что Олесе уж больно этот Леня не по душе, да терпит. Только вот Олеся терпела, а Леночка так и не смогла… она еще и школу не закончила, а собралась и в город уехала. Мы с бабами тогда шибко удивлялись – чего ж девчонка посередь учебного года подалась? А Олеся как-то обронила, что, мол, поехала на портниху учиться, не хочет больше в деревне жить. Женька в ту пору уже в армии был.
– Ага, теть Вера! Я ему еще в армию письма писала, помните? – хихикнула Надька.
Женщина на нее даже не взглянула. Только снова приложила платочек к глазам.
– После того, как Леночка-то уехала… Олеся и вовсе уже во двор не выходила. Бывало, иду домой с магазина, а она сидит возле окошка, а глаза такие пустые… Но к дочке часто ездила. Наши видели, как она в автобус садилась. Наверное, Ленька-то не пускал, потому что она прям как мышка – сядет, затаится и едет, ни с кем словом не обмолвится, боялась, что мужу доложат. А мы чего ж, не понимаем? Сколько раз ее видели в автобусе, а ни одним словом не намекнули, ни разу не проболтались, ни бабы, ни мужики. Не любили у нас Леньку-то, а Олесю жалели, Ленька-то вовсе зверем сделался. Уж сколько раз я слышала ругань его да мат, но Олеся молчала… А потом… Не стало видно Олеси. И у окошка не сидит, и по автобусам не ездит… Я как-то набралася смелости да спросила Леньку-то: куда это, мол, твоя хозяйка подевалась. А он на меня вытаращился, как бешеный, да прям криком, криком! Сбежала, мол, она в город, тварь такая! А я и успокоилась. Не выдержала, видать, уехала к дочери в город. Да и лучше ей там будет. К тому времени Дарья Матвеевна уже скончалась, а чего бабе здесь делать-то? В городе у них и квартира осталась, и работу она со своими руками-то вмиг отыщет, да и дочка при матери будет. Тяжко, конечно, но еще и не такая боль заживает… Больше я Олесю не видела.