Когда Клавдия уже решилась сообщить, что вечером она идет к стоматологу и, возможно, немножко задержится, прозвенел звонок. Она дернулась было к двери, но вездесущая Катерина Михайловна уже клацала замком. Слышно было, как скрипнула дверь, и сразу же раздался какой-то резкий каркающий звук. Клавдия кинулась в прихожую. Слава богу, ничего страшного не произошло, это просто так по-вороньи охнула Катерина Михайловна. А уж охать было от чего. В дверях собственной персоной красовался Жора, а все его лицо, точно голограмма, переливалось багрово-сиреневым синяком. Левый глаз опух и вообще не просматривался, челюсть уехала куда-то в сторону, зато голос звучал бодро и жизнеутверждающе:
– Здрашште! Кладия Шидрна, щеводня не повущитша в квуб, я на шубботу штоик жакажав. Чой-то гваж не видит ни фига, и жубы надо поменять. Но уж в шубботу, я как огурщик буду, вы ж меня жнаете!
– Жора! – ухватилась Клавдия за щеки, измазанные подсохшей картошкой. – Это кто ж тебя так? Твоя невеста? Машка твоя?
Катерину Михайловну тоже проняло:
– Миленьки-и-и-й!.. А я тебе сразу говорила – на кой черт тебе жениться?! Вот ведь, чуть парня такой изуверке не всучили! И как она только руки свои об тебя не обломала?!
Жора замахал руками:
– Не, она не ижуверка. Это ж не она одна, это они вщей родней. Уй, шкойко их понаехаво на швадьбу-то! Машка-то шама бежобидная такая, тихая, она меня тойко книгами так – тюк, тюк… А те, они пйямо – чем под уку попадетша. И ведь не хватаи там какие-нибудь подушки! Под уку чо потяжелее пихаи – штулья там, важу напойную… уй-й-й-й!
Жора ухватился за больную челюсть и в это время у него зазвонил мобильник. С трудом приладив аппаратик к развороченному уху, парень долго слушал, потом что-то прошепелявил и отключился.
– Брат Машкин жвонил, – пояснил он. – Жалеет меня. Говоит, что Машка вшкрыла щейф, доштала пиштолет и теперь нощитщя по гооду, хочет меня рашштреять, как дежертира, чтобы меня уже шовщем не было. Ну, побегу я, мне еще надо этому братейнику двешти бакшов отдать жа информачию.
Жора выскочил, а пораженные женщины так и стояли в прихожей, боясь пошевелиться.
– Какая, однако, чувствительная молодежь пошла, – первой очнулась Катерина Михайловна. – Столько страсти, столько страсти… Петр Антонович! Петр Антонович, а не завести ли нам с вами пистолетик в сейфе, а? Ну хоть самый захудалый?
Катерина Михайловна подалась к себе в спальную будить толстокожего супруга, а Клавдия Сидоровна поспешила в ванную, смыть эту противную корку с лица, ну так стянуло, даже рот куда-то на нос съехал!
Когда, наплюхавшись вволю, она вышла – покрытая свежим багряным румянцем, в комнате раздавался счастливый голосок Каки и чей-то еще – женский и ужасно противно молодой!
– Да-да-да, не скромничайте! Я давно мечтала о встрече с вами! – кокетливо восклицал этот противный голос. – Я про вас все-е-е зна-а-а-ю! Вы – куде-е-есник!
– Девочка моя, ну… хм… ну уж какой там кудесник… хотя, если ненужную скромность отбросить… я еще могу… – плавился от счастья перезрелый шалун.
Клавдия бурей ворвалась в комнату, уперла руки в могучие бедра и зарокотала:
– Это что у вас, дамочка, за мечты такие – встречаться с моим мужем? – уткнулась она недобрым взглядом в худенькую, вертлявую девушку.
Девушка выглядела неплохо. Она была в облегающей светлой кофточке, коротенькой юбчонке и с мелким барашком на голове. Вальяжно устроившись в кресле, девица закинула ножку на ножку и теперь мотала ступней чуть не перед самым носом Акакия Игоревича. Хозяин квартиры сидел рядышком, на диване, и завороженным взглядом провожал ногу легкомысленной гостьи.
– Я спрашиваю, что это вы, дамочка, машете своими неприличными ногами в моем кресле?
– Ой, а это кто? – испуганно вздрогнула девушка, и нога у нее, гулко стукнув пяткой, рухнула на пол. Однако девчонка очень быстро взяла себя в руки. – Постойте-ка, постойте! Дайте я сама догадаюсь… Вы – Матрена Сидоровна… ой, простите, Клавдия Сидоровна. Я вот запомнила, что Сидоровна – потому что Сидорова коза, а имя подзабыла. Конечно же – Клавдия! Ой, вы знаете, Клавдия Сидоровна, а я же к вам! К Акакию Игоревичу!
– Да я уж заметила, что не к Катерине Михайловне, – еще больше набычилась Клавдия.
– Клавочка, я маму с батюшкой отправил в аптеку, – поспешно пояснил Акакий. – Пусть проветрятся.
Клавдия на него даже не обернулась, ей все же хотелось знать, что делает эта молодая особа в ее доме.
– Вы понимаете, – опечалилась та. – У меня случилось огромное несчастье… Нет, я вам сейчас даже покажу!
Девчонка подскочила и ретиво направилась в прихожую.
«Не иначе как фотографию дитяти вытащит и скажет, что Кака – отец», – приготовилась Клавдия. Однако девчонка вернулась не с фотокарточкой, а с каким-то черным пакетом.
– Вы только посмотрите на этот ужас! – дергала девчонка подбородком от сдерживаемых рыданий. – Вот!
В пакете оказался старый глиняный горшок с небольшим засохшим прутом.
– Видите? Ой, я так плакала, так плакала…
– И чего ужасного? Выбросите, да и все, зачем вы сюда эту грязь приволокли? – не поняла Клавдия.
Девчонка не на шутку разобиделась.
– И никакая это не грязь! Это пеларгония зональная, чтоб вы знали! – вздернула она красивую головку. – Между прочим, это очень редкий сорт, я ее так берегла, так берегла, а она… ума не приложу, что делать?
– А поливать не пробовали? – с недоверием перекосилась Клавдия Сидоровна. – У нас все знакомые свои цветочки поливают. И Кака вон каждое утро с лейкой скачет.
Девчонка снова обиженно задергалась, а потом из нее брызнул целый фонтан возмущения:
– Что значит – поливать?! Вы что, думаете, я до такой истины не допетрила? Да я ее знаете сколько поливаю?!. Да я ее… все листики с пылесосом! Весь горшочек с порошочком каждый день!.. Всего и уехала-то на две недели! И потом, мне Агафья Эдуардовна сказала, что Акакий Игоревич все может! Что он еще и не такие цветочки лечил! Акакий Игоревич – это наш городской Айболит, я не боюсь этого слова! Вот я и мечтала! Думаю, приду, он мне обязательно поможет! Потому что, если она погибнет… если погибнет…
Клавдия хмуро смотрела, как по персиковой щечке девчонки сползла хрустальная слезинка. Нет, конечно, Кака умел лечить цветочки-лепесточки, мало того, их приятельница Агафья Эдуардовна, престарелая владелица нудистского клуба, даже держит его в штате – мажордом зимнего сада, вот как она назвала его должность. Однако ж, по мнению Клавдии, эта коряга, которой так агрессивно трясла гостья, умерла еще вместе с динозаврами. А уж какой-то там пелаг… ну, в общем, цветком она и вовсе никогда не была. И чего там спасать – пошла и у любой бабушки купила такой корешок! Акакий, по-видимому, считал так же, но отреагировал совершенно иначе.
Он пронзил супругу укоряющим взглядом и сладким голосом принялся успокаивать хорошенькую поклонницу: