На грядке лежал Филька Зайцев, и с первого взгляда было ясно, что мужчина не в себе – его била сильная дрожь, пот градом катился по лицу, он силился что-то сказать, но только натужно мычал. Зато бабы рядом с ним голосили, точно по покойнику.
– Филюшка-а!! Ты чего, паразит корявый, придуряешься али всерьез решил скончаться-то-о-о-о?! Да кто ж тебя, ирода, хоронить-то ста-а-ане-е-ет? Да и хрен с тобой, схороним, токо кто ж завтра стадо-то выгони-и-ит? Сам по бычку убивался, а теперя броса-а-ашь! На кого ж коров кидашь, изувее-е-ер?
И тут Филимон, собрав последние силы, приподнялся. Он смотрел куда-то в даль. Там, где дорога убегала за горизонт, маленькой точечкой удалялась машина городских гостей. Солнце рисовало над машиной мистический ореол, и потому хворому пастуху-романтику заскочила в мозги нездоровая ассоциация: дескать, городские приезжие чуть ли не ангелы! И посему коров доверить возможно только этим святым людям!
– И-и-и… Хо… чу… шли… ходили… – невнятно пробормотал он и без сил рухнул на заботливые руки баб.
– Да ты чо, убогий?! Да нешто горожане справятся? Да у нас…
Пастух только яростно зарычал и больше признаков жизни не подал.
На следующий день Филимон Лукич Зайцев преставился окончательно. Деревенский врач выписал бумажку, где точно указал, что оный сельчанин скончался от перепою. В первый день деревенские жители не слишком горюнились – пастухом снарядили местного парнишку, но уже к вечеру у паренька из стада пропало семь коров, что было делом доселе неслыханным. И тогда владельцы буренок припомнили последнюю волю умирающего – предать коровью судьбу в руки городских. И не каких-нибудь первых встречных, а именно тех – на машине. Тут и Сивуха, на счастье, подсуетилась, успела номер машины перерисовать, и уже с утра пораньше весь деревенский актив заявился в местное ГАИ и настоятельно потребовал, чтобы им выдали адрес водителя. Объяснили сельчане свою просьбу просто: дескать, водитель этой машины упер колхозную свинью. Так что, ежли с милицией какие неприятности возникнут, так пусть шофер не шибко пугается, так для дела надо было.
Зинаида сидела с перекошенным лицом и никак не могла сообразить – злиться ей или умиляться таким почетным доверием? Она только сипло пробормотала:
– А можно я… это… лучше гусей пасти?..
– Не можно! – строго запретила сухая старушка. – Гусей мы уже давно съели. Не водятся у нас гуси! Сказано – коров, так и нечего кривляться! Собирайтесь, мы ужо весь чай выхлебали, а у нас и дома дела, скотина не кормлена, мужики опять же…
И тут произошло непредвиденное. Зинаида, трубно охнув, стала заваливаться на бок, потом сползла с табурета и аккуратненько улеглась в обморок.
– Гляньте, бабоньки! Чегой-то с ей? – переполошились гостьи. – Никак сама следом за Филькой отправилась!
– Да не-е, просто сознания лишилась… Еще б! Такая почесть оказана! Эй, мужик, ты чегой-то у ей по грудям шаришь?!
Федул Арнольдович вовсе и не шарил. Он, как и полагается в таких случаях, оказывал первую помощь, то есть распахнул на соседской груди халат для лучшего дыхания и припал к телу несчастной ухом. Обморочная дама ретиво отбрыкивалась, пинала спасителя и хлестала по темечку, но в сознание упрямо не возвращалась.
– Федул Арнольдович! – задохнулась от ревности Любочка. – Немедленно отойдите! Что вы прям, как некрофил какой! Дайте я лучше на нее кипяточку брызну!
Зинаида не стала дожидаться водных процедур, слабо застонала и разлепила веки.
– Ой, мамочки, что это со мной было? Господи, я наверное… Да отцепитесь же, Федул Арнольдович! От вас луком воняет! Вот ведь прилип!.. Женщины, простите мне маленькую слабость… здоровье совсем никуда… Господи! – вдруг вскочила она и выпучила глаза. – Что же я молчу?! Я же не сказала вам самого главного! Сейчас мне было видение!!
– Никак, черти за ноги хватали, да? – прониклись бабы. – Так то сосед ваш по тебе ползал, не видение это.
– Нет, дорогие женщины… – Зинаида приложила руку к груди, тяжело задышала и уперла глаза в грязную лампочку. – Нет… Мне привиделся… луг. Зеленый такой… а по лугу идет… пастух – Филимон ваш… И вот так вот ко мне подходит, улыбается…
– Чего ж это он гад улыбается?! Мы не знаем, куда стадо пристроить, а ему хихоньки! – взвилась толстенькая бабенка.
– Да тише ты, Татьяна! И чего дальше-то было?
– Я и говорю – идет, тихо так улыбается, а сам все мне подмигивает…
– Ага! Он и при жизни ни одной юбки… Все, молчу!
– Подмигивает, а сам себя кнутом по ногам хлещет. «Ты, девонька, – говорит он мне, – передай нашим женщинам, что я об их коровах и на том свете печалюсь. Я тут много размышлял и решил – наше стадо передать в теплые руки Любовь Андреевны…»
– Вот сволочь, а?! – не утерпела Любочка. – И как только мое имя вызнал!
– «Потому как она только и может со скотиной общаться…» – вещала Зинаида замогильным голосом. – «А Зинаиду Ивановну…» Это он про меня… «А Зинаиду Ивановну пусть не тревожат, так им и передай». Вот ведь как.
Бабы пораскрывали рты и медленно поворачивали головы то на Любочку, то на Зинаиду. Пока они соображали, Федул быстренько добавил:
– «А Федул Арнольдович пусть ездит на машине и контролирует обеих!» Вот еще что добавил ваш пастух, я сам слышал, когда к груди ухом-то припадал…
– Нет, ну вы хорошо устроились! – не соглашалась Любочка. – Я никуда не поеду! Не хочу я пастушкой… Да я и не умею…
– Поедешь… – тихо проговорила самая объемная из гостей и стала недвусмысленно закатывать рукава.
– Да и правда! – вдруг ожила Степанида Егоровна. – Чего тебе тут околачиваться? Езжай! Молочко там, сметанка… Домой присылать будешь, а я уж к тебе Федула-то каждый день гонять буду.
Любовь Андреевна страсть как ехать не желала. Она пыхтела, кривила губы и все пыжилась завыть.
– Не хочу я! Чего я в деревне не видела-то?!
– Хочешь, хочешь. Такова воля покойного, – подталкивала ее к двери пышная тетка в нейлоновом наряде.
– А где я жить буду?! Мне предоставят отдельную квартиру? – капризничала будущая пастушка.
– Не, квартир у нас лишних нет, но можно поселить на скотном дворе… – предложила женщина, которую называли Татьяной. – А чего, место жительства по месту работы…
– Чего уж ты, Танька! Все ж из городу бабенка… Можно у агронома…
– Не, у агронома в прошлом годе студентов поселяли, так он их завсегда со своими детьми сидеть заставлял, у него шестеро ребятишек-то. Да и Зойка, жена его, жуть какая ревнивая…
– Тогда только к ветеринару, он у нас парень молодой, еще пятидесяти нет, от его жена лет пять как сбежала, он и со стадом подмогнет…
– И саму подлечит! – радостно добавила Зинаида, мысленно восхваляя себя за отработанный обморок.
Любочку сообщение о холостом ветеринаре весьма заинтриговало, она уже унеслась в свою комнату и, выпятив мандолиной зад, доставала из-под кровати чемодан и швыряла в него сарафан на бретельках-ниточках, единственное нарядное блестящее платье и целый ворох атласного белья.