– Да что ж это у вас творится? Люди пропадают неизвестно куда! Ты в милицию обращался? – начала волноваться Люся.
– Нет, тут, понимаешь, такая штука… Машенька записку оставила: «Искать меня не надо. Приду сама».
– И все?
– Все.
– Ты, Петь, не волнуйся. Сначала морги, больницы обзвони, если не найдешь…
– Я уже звонил, такая не поступала.
У Людмилы отлегло от сердца. Значит, ничего страшного. Скорее всего Мария просто сбежала от такой оравы. Понять ее можно. Еще день, и Людмила сама вместе с Василисой нацарапают какую-нибудь записку, если не заберут детей и собак.
– Ну и не волнуйся. Написала – сама приду, значит, придет. Жди, – посоветовала Люся и положила трубку.
День был снова заполнен детским визгом, смехом и собачьим лаем. Только вечером раздался звонок и в дверях появилась сияющая Пашина физиономия.
– У-у, мои хорошие, как я соскучился, – принялся тискать он дочерей. – Ну, как вы тут?
– Папа, мы тепей ведем себя хоросо, сково станем обоутусами и пойдем в скоу. Там так замечатейно, – мечтательно закатила глазки младшая Катюша.
– Там послушные мальчики и девочки катаются на перилах. Махаются портфелями, зовут друг друга козлами, и никто их не ругает, – добавила Наденька.
– Мама! В какой питомник ты водила детей? – округлил глаза папаша.
– В школу, сынок. В обычную среднюю школу, – нежно улыбнулась Василиса.
Паша потер переносицу, а потом вдруг вспомнил:
– Мам, я разговаривал с тетей Машей. Она вам привет передавала и просила не беспокоиться. А что, есть причины?
– Откуда же им взяться. Мы же понимаем, Маше нужен отдых.
Ближе к полуночи заявилась веселая, радостная Ольга.
– Арсик! Карлуша! Мальчики мои! Ну как вы? – защебетала она.
– Ты лучше спроси, как твоя мать! – обиженно прервала ее Люся.
– Мам, замечательно выглядишь. Прогулки с собачками тебе пошли на пользу.
– Не заговаривай мне зубы! Ты обещала их забрать еще вчера.
– Мам, не брюзжи, а то я вспоминаю, сколько тебе лет. Ну, подумаешь, днем раньше, днем позже. Зато теперь я выполню все, что ты скажешь!
– Выходи за Володю замуж, – быстро нашлась Люся.
– Ни за что! – хихикнула дочь и унеслась со своими собаками, шумно захлопнув за собой дверь.
В комнате воцарилась наконец тишина.
Ночью Люсе снились руки. Те самые, которые они с Василисой похоронили. Мелькали знакомые и незнакомые лица, и все хватали и примеряли руки, точно перчатки. Потом вдруг возникла Маша и забрала коробочку себе: «Это я своему Петеньке куплю. Они ему подойдут». Василиса и Люся отбирали коробку, тащили из последних сил, но Маша не уступала: «Ну что вам, жалко? У Пети даже рукавиц нет!» Проснулась Люся с головной болью и без единой мысли в мозгах. Видимо, сегодня у нее получится творческий простой. Зато Василиса должна притащить новые сведения.
К Грушину Николаю Степановичу Василиса заявилась ровно в шесть часов. Мужчина, видимо, был предупрежден о ее визите – двери открыл сразу и провел гостью к столу, где уже дымились крохотные чашечки с кофе.
– Мама сказала, вы об Ульяне со мной хотели поговорить, – приветливо начал хозяин.
– Да, если можно, расскажите об ее друзьях, подругах, знакомых, мне все интересно.
– Вряд ли я сейчас смогу припомнить подробности, столько лет прошло… Познакомились мы в школе. Я к матери зашел, там ее и увидел. Увидел и пропал. Стоял, как первоклассник, и на нее пялился. До того времени я думал, что таких красавиц в жизни не бывает. Хм, да. Она сама подошла и совсем просто спросила: «Вы не сможете мне в классе доску прибить?» Ну и… мы с ней четыре месяца встречались. Я уже собирался из дома уходить, не мог без нее, хоть ты что делай! Только Ульяна сама меня выгнала. Сказала, что теперь не будет ни встреч, ни отношений… Я ее спрашивал, уговаривал, угрожал даже, но ее как заклинило: «У тебя дети». Будто бы раньше этого не знала.
Николай Степанович взял в руки чашечку и о чем-то задумался.
– Вы больше не встречались? – спросила Василиса.
– Мы? Нет, наедине не встречались. А так бывало, сталкивались в школе. Я же из-за нее и в школу физруком пошел подрабатывать. Но она только холодно здоровалась, и все.
– А вы не знаете, у нее были мужчины, кроме вас?
– Знаю, конечно, были. У нее всегда было много мужчин.
– И вас это не раздражало?
– Раздражало? Да я зверел от этого! Но стоило ее увидеть…
– А у вас нет ее фотографии?
– А у вас? Вы же родственница, мне мать говорила. Или кто? – насторожился Грушин.
– Да, я ее тетя, ну и что? Я просто такой ее никогда не знала, вот и хочется посмотреть, – печально объяснила Василиса.
Николай Степанович вышел в другую комнату и принес фотографии.
– Вот, смотрите, это Ульяна, узнаете? – показал он на яркую тоненькую блондинку.
Василиса скорбно поднесла снимок к глазам. «Черт! Надо было очки захватить».
– Что ж вы фотографию бывшей любовницы дома храните? А если жена увидит?
– Так это мы коллективом праздник отмечали. Новый год, кажется. А Ульяна здесь уже с новым воздыхателем, видите, какой напыщенный!
Василиса пригляделась и от удивления даже неприлично икнула.
– Ой, простите, ради бога! – застыдилась женщина. – Как, вы говорите, поклонника Ульяны звали?
– Хм… вы так спрашиваете, будто допрашиваете, – поежился Грушин.
– Экий вы нежный. Вовсе это не допрос. У меня была одна племянница. Вот и хочется побольше о ней разузнать, да расспросить о ней всех, кого можно. Так вы не помните, как звали этого молодого человека?
– Какой же он молодой? Ему и тогда под сороковник было, а сейчас уже, наверное, все пятьдесят с хвостом будет.
Василиса облила Грушина высокомерным презрением. Мальчишка! В сорок лет еще самая молодость и начинается. Только мудрая.
– Хм… Извините… Я не имел в виду… А мужика того Ульяна по фамилии называла – Осипов. А вот имени не припомню, то ли Кеша, то ли Яша.
Конечно, Яша. С фотографии на Василису глядел Осипов Яков Иванович, благочестивый батюшка легкомысленной вдовы.
– Подарите мне это фото, – попросила Василиса.
– Это одна из последних ее фотографий. Вскоре после этого она погибла. Но… Но вы можете взять, – печально произнес Николай Степанович и закурил. Пальцы его дрожали.
Больше терзать его Василисе не хотелось. Она тепло попрощалась с хозяином квартиры и выскочила на улицу, прижимая сумочку, где лежала драгоценная фотография.