– Многое зависит от того, кто говорит…
– Что вы имеете в виду?
Убийло снова запожимал плечами, всем лицом и телодвижениями изобразил крайнюю степень смущения, мол, вопрос чересчур деликатный:
– Все видят, что против фашизма выступают только евреи… И создается мнение, хоть и не высказывается вслух, что это только евреям и надо. Чисто еврейская проблема: фашисты против евреев, евреи против фашистов, а нам, мол, неча в их свару лезть, а то привыкли загребать жар чужими руками…
Каганов вспыхнул.
– Да что вы говорите? Это Беляков и Петров – евреи?
– Евреи, – ответил Убийло живо. – Или матери у них еврейки. Пусть даже не сами евреи, но работают на евреев, как шабес-гои. И получают у них зарплату, премии, награды… Нет-нет, это не я говорю, это я вам только повторяю… что вы и сами слыхали не раз! Я просто указал, что ваш возмущенный крик – риторический… если можно так сказать, крик. Обращен в пустоту, ответ на него очевиден. Дело в том… если хотите, беда, что другие народы ничего страшного в приходе фашизма не видят. Наоборот, бравые и чистые ребята наведут порядок, выметут преступность, наркоманию, казнокрадство и взяточничество… Уже все знают, что только фашисты вывели Германию из жесточайшего кризиса и сделали ее самой богатой и процветающей страной Европы!
Шандырин прислушивался к их разговору, вставил с удовольствием:
– Да, тогда раздавленная Германия была на таком дне, что нынешнее состояние России – рай! Эти ребята сумели, сумели…
Убийло кивнул в его сторону:
– Видите?
Шандырин сказал чересчур серьезным голосом:
– Да, юсовцев нельзя давить, нельзя… А то после юсовцев – евреи, ведь на планете еще их мировая империя… Игорь Самойлович, неужели этого опасаетесь? А мне кажется, евреи от издыхания этой жирной свиньи только выиграют. Не те, правда, что там в Юсе тоже стали жирнющими свиньями, хоть и считают себя евреями, а именно народ ученых, мыслителей, борцов, революционеров, изобретателей, создателей! Ведь профессор Марк Зальцберг, который громче всех выступает в Юсе, чтобы ее уничтожить и заменить чем-то более приличным, тоже не совсем… э-э… фашыст?
А Башмет ехидно добавил:
– Не хотите стать на сторону Макашева, у него ж арийский профиль, станьте на сторону Марка Зальцберга.
Каганов затравленно огрызнулся:
– Зальцберг тоже может ошибаться.
Шандырин картинно удивился:
– Еврей? Ошибаться? От еврея ли такое слышу? Дорогой Игорь Самойлович, вы не переодетый фашыст?.. Надо вас показать нашему премьеру, он сразу ваше фашыстское нутро увидит! Такое сказать о сородичах! Ладно-ладно, шутим. Ваша драчливость понятна: пуганая ворона и в кустах боится. Но желание всех культурных стран поставить США на место понятно: образованный человек не хочет, чтобы им командовал грузчик, а США – это тупой грузчик с крылатыми ракетами и обвешанный атомными бомбами. Так к кому ближе евреи: к образованному или к дебилу с атомной дубиной?
Каганов вздохнул.
– Эх, дорогой Иван Иванович, давно уже нет такой нации, как евреи. И даже национальности.
– А что, теперь это организация?
– Скорее, специальность. Или даже профессия. Как геологи, к примеру, или пожарные. Они отличаются от других одеждой, у них и шуточки свои, и праздник свой, но в каждой стране работают на тот народ, среди которого живут. Зальцберга хоть и понимают, выродком не считают, умные же люди, но уже не могут отказаться от всего того, что предлагает тот гниющий мир: жрать так, что не пролезаешь в двери, трахаться со всем, что шевелится и не шевелится, расслабляться, балдеть, оттягиваться, свинеть, оскотиниваться… Увы, это так, а вот курды – это курды! Во всех странах курды везде говорят на своем языке, молятся своим богам, всем стараются навязать ислам, если надо, то и оружием.
Шандырин вздохнул, лицо помрачнело, сказал невесело:
– Да, евреи тоже начинают свинеть… Или освиневать, как правильно?
– Вам виднее, – буркнул Каганов. – Сало трескаете?
– Так я ж и не клялся в кошерстве. А вы не трескаете?
– Я потребляю умеренно, – отпарировал Каганов. – А когда умеренно, то вроде бы и не сало. Или если в гостях, тоже не считается.
Рабочий день давно закончился, но никто не уходил. Мы часто с пафосом называем какие-то дни историческими, решающими, переломными, но сами знаем, что грош цена таким переломам, а наши «исторические решения» забудутся на другой день. Про сегодняшний день никто ничего не говорил пафосного, но всяк чувствовал: Россия сейчас в ладони Творца, он придирчиво рассматривает ее раскукоживающуюся душу – бросить ли в небытие, куда уже побросал гиксосов и ацтеков, или же подкинуть вверх, пусть попытается расправить заново отрастающие крылья?
А не сможет расправить, убьется о камни, ну и хрен с нею, у нее был шанс. Сама не воспользовалась, дура.
Я попытался подняться из-за стола, ноги не держат, я сделал вид, что передумал, всего лишь размышляю, но мышцы перехватил резкий спазм уже не в желудке, а по всей брюшине. Ледяная глыба, что разрастается там, заставила онеметь и соседние мышцы, передавила кровеносные сосуды, истончила сухожилия.
В черепе стучала отчаянная мысль, что я виноват, надо было еще раньше, ведь эти потери сейчас, когда мы ударили так внезапно и когда кобызы еще не закрепились, как говорят военные, на захваченном плацдарме. Тогда бы меньше погибших и среди нас, и среди кобызов: ведь многие все еще оставались в Узбекистане.
Вот и говори теперь, что от личности ничего не зависит! Принял бы я решение раньше, опухоль была бы изъята не хирургом, а косметологом, так, не опухоль – прыщик, а промедли еще, здесь был бы весь исламский мир с миллиардами Саудовской Аравии, сотнями тысяч моджахедов, неистовыми шахидами и…
Удобное время для западного шакалья ударить в спину, как уже проделывали при князе Невском!
Горячая кровь ударила в голову, жуткий контраст, когда ноги покрываются ледяной изморозью, я задышал чаще, перехватил внимательный взгляд Сигуранцева, заставил себя успокоиться, не должно быть ненависти к кобызам, не они виноваты, многие предпочли бы просто тихо и мирно жить, однако пассионарных факелов оказалось достаточно, чтобы воспламенить весь народ, охотно и с восторгом принять таких же горящих идеей всемирной победы зеленого знамени ислама из других стран.
Голоса в кабинете вроде бы стали тише, щадят меня, то ли углубленного в свои мудрые мысли немолодого университетского профессора, то ли больного человека, доживающего последние дни: у нас никакие тайны долго не держатся.
За окном догорает вечерняя заря, западный край неба залит кроваво-красным, будто туда достали брызги из-под гусениц танков, даже чувствуется запах гари от горящих домов, или это глюки.