Кузен и кузина молчали, глядя друг на друга. Черты лица Висконти, лежащего между ними на ковре, приобретали восковую застылость.
Вздохнув, Амалия стала перебирать вещи, оставшиеся после Висконти. Фальшивый паспорт, сигареты, записная книжка, билет, платок. Билет. Платок… Амалия взяла его и поднесла к носу.
– И все-таки я была права, – констатировала она удовлетворенно. – Кузен, что это?
– Грязный платок, – проворчал Рудольф брезгливо, не двигаясь с места.
– Не просто грязный, а испачканный оружейной смазкой, – ласково сказала Амалия. – Понюхайте, как пахнет.
– Черт возьми, – пробормотал Рудольф, поднеся комок ткани к носу, – и в самом деле, смазка. И что это значит?
– Это значит, – спокойно говорила Амалия, но глаза ее сияли золотом, – что некоторое время Висконти носил с собой пистолет или револьвер. Посмотрите на его пальцы, нет ли на них свежих пятен пороха.
Рудольф некоторое время с изумлением таращился на Амалию, после чего сорвался с места и стал изучать руки трупа.
– Есть пятно, – хрипло сказал он. – На правой руке.
Амалия глубоко вздохнула.
– Знаете, – сказала она как-то беспомощно, – так вышло, что я совсем немного была знакома с этим человеком. Он был далеко не глуп, поверьте. Сообщникам своим он не доверял и именно по этой причине держал под рукой оружие. Поэтому, когда они напали на него, Висконти выхватил пистолет и застрелил их. Возможно, впрочем, что нападение и стрельба разделены во времени. То есть…
– Вот опять появились сообщники, – вздохнул Рудольф. – Что же до меня, кузина, то я ничего не понял.
– Вы же сами только что упомянули о феномене сноба, – язвительно отозвалась Амалия. – Кому легче всего подбить мужчину на неблаговидный поступок? Разумеется, женщине! Только вот паспорт она вряд ли смогла бы подделать. Значит, был еще один мужчина.
– Позвольте, – встрепенулся Рудольф, – вы что, считаете, что идея надуть четыре державы принадлежит не Висконти, а кому-то еще?
– Разумеется, – ровным голосом сказала Амалия, перелистывая страницы записной книжки. – Люди кажутся такими разными, но на самом деле все они предсказуемы. Не на все сто, разумеется, но где-то на девяносто процентов. Бывают, конечно, ситуации, когда скряга может проявить щедрость или трус – оказаться героем, но, как правило, это исключения. В сущности, поведение каждого человека проистекает из его предыдущих поступков.
– И? – поторопил ее Рудольф.
– Представьте себе человека, которому сравнялось сорок лет, человека, у которого в прошлом множество знаменитых предков, но в настоящем – палаццо с протекающей крышей и дюжина картин, с которыми он наотрез отказывается расстаться, хотя их продажа значительно улучшила бы его материальное положение. Человека, которого все уважали за его происхождение, за честность и массу других качеств, но которого никто не ставил ни в грош. А он был умен, и оттого, что ему приходилось делить свое время между картами в клубе, скачками, где он неизменно проигрывал, и вечерами у старой размалеванной карги Паллавичини, душа его страдала. Он не показывал этого, потому что был слишком горд, чтобы жаловаться. И вдруг судьба преподносит ему царский подарок. На чердаке среди всякой рухляди он обнаруживает «Леду» самого Леонардо! Что делать? Скрыть ее от света и одному наслаждаться сокровищем? Устроить музей одной картины и показывать ее за деньги? Подарить бесценный шедевр галерее? Или продать в чужие руки и до конца своих дней жить безбедно? И вот кто-то начинает нашептывать ему на ухо, что он не прав. Что есть еще один путь: использовать картину, чтобы начать новую жизнь. Где? Хотя бы в Америке! А деньги? Да любой государь отдаст какие угодно деньги, лишь бы владеть шедевром Леонардо. Как же будет приятно оставить их всех с носом! Их, которым было плевать на него, когда он, быть может, подыхал от голода или когда у него не оставалось денег даже на дрова. Зато теперь они все будут стлаться перед ним! Говорю вам: Висконти был порядочный человек. То же, что произошло с «Ледой», это обыкновенная афера, плод ума недалекого мошенника. Крайне недалекого, надо признать! Но хитрого, ибо его истинной целью было оставить и деньги, и шедевр Леонардо себе, а от Висконти избавиться, заставив его замолчать навсегда. – Голос Амалии дрогнул, она перевела взгляд на распростертое на полу тело. – Мне жаль его. Он не был плохим человеком. И, будучи смертельно раненным, хоть и не зная об этом, он не к сообщнику пришел. Он пришел за «Ледой», потому что ни за чем иным он просто не мог прийти.
Рудольф в задумчивости потер рукой подбородок.
– Скажите, кузен, – спросила Амалия, – я не прошу вас выдавать своих секретов, но… скажите: то, где именно находится Висконти в Париже, вы выяснили сами, своими силами, или кто-то со стороны дал вам знать об этом?
– Я узнал со стороны, – буркнул Рудольф. – Что меня, надо сказать, весьма удивило.
– И кто был осведомителем?
– Так, – сказал Рудольф, недовольно морщась, – мелкая сошка из парижского преступного дна.
Амалия вздохнула:
– Меня с самого начала насторожило, что и вы, и Пирогов оказались в одном и том же месте, в одно и то же время и с одной и той же целью: найти Висконти. Это не могло быть простым совпадением. Его сообщники всерьез хотели от него избавиться.
– Ваша версия многое объясняет, – согласился Рудольф, – но почему тело оказалось в шкафу, остается неясным.
– Оно оказалось в шкафу, потому что его туда засунули, – отрезала Амалия. – Может быть, я даже знаю, кто это сделал, а может, и нет. В любом случае это не имеет значения. Я иду на риск, кузен, и вы должны мне помочь. Я собираюсь найти «Леду».
– Сейчас? – ужаснулся Рудольф. – Но ведь почти полночь!
– Узнаю немецкую пунктуальность, – вздохнула Амалия. – Запомните: ночь – самое подходящее время для темных дел. Вы со мной?
– Я с вами. Но…
– Кто найдет картину, у того она и останется. Договорились?
– Договорились, – покорно сказал немец. – Кузина, у меня голова идет кругом. Вы знаете, где находится «Леда» Леонардо?
– Мне кажется, да. Висконти не зря сел на этот корабль. Но от потери крови он плохо соображал, иначе не стал бы искать картину в первом классе. И вот еще что, кузен. Я полагаю, там будет не только «Леда». Если Висконти готовился покинуть Италию, он должен был захватить с собой и остальные картины. У него был Тициан, набросок Боттичелли и еще несколько холстов. Если до «Леды» первым доберетесь вы, мне бы хотелось получить кое-что из оставшегося. Вы согласны? По-моему, это будет вполне справедливо.
– Кузина, – сказал Рудольф смиренно, – я преклоняюсь перед вами. Из одного грязного платка вы вывели застреленных сообщников и трагическую историю жизни итальянского аристократа. – Заметив, что глаза Амалии сверкнули, он примирительно вскинул руки. – Хорошо-хорошо, молчу. А что делать с телом Висконти?