Амалия, а за ней и мужчины шагнули в каюту. В первой комнате никого не было, но из спальни доносились чьи-то сдавленные всхлипы.
Амалия переступила через порог. Уразумев, что произошло, она резко повернулась к Марешалю.
– Деламара сюда, немедленно! И священника! Живо!
Они находились в изящной, со вкусом обставленной спальне. На стене висела небольшая картина, изображавшая корабль в бурю, но ее Амалия заметила только потом. Пока же взор ее был прикован к человеку, лежащему на кровати. От двери могло показаться, что он спит, но широко раскрытые глаза и кровавая дырочка чуть ниже глаза утверждали совсем иное. На полу неподалеку от кровати валялась простреленная подушка, и белые перья из нее разлетелись по всей комнате.
«Так вот, значит, как он использовал револьвер Боваллона!» – мелькнуло в голове у Амалии.
Одна рука убитого была вытянута поверх одеяла, другую сжимала в своих ладонях женщина, которая стояла на коленях возле смертного ложа. Это была Надин Коломбье. Не сводя взгляда с убитого, она причитала на одной и той же заунывной ноте:
– Проспер! Ах, Проспер! Как же ты мог? Что же со мной теперь будет?
Рудольф тронул Амалию за рукав и глазами указал на столик у изголовья. Посмотрев туда, Амалия увидела белый листок. Выведенный уже знакомыми ровными печатными буквами текст гласил: «Ты умрешь третьим. Л.».
Надин Коломбье поникла головой и тихо заплакала. За дверью послышались быстрые шаги, и в комнату вошел, потирая руки, Деламар.
– Мне сказали, что… – начал он и потрясенно умолк. – Черт возьми! Он убил Проспера Коломбье?
– Как видите, – мрачно отозвался Рудольф. – Что-то у вас сияющий вид. Нашли что-нибудь интересное?
– Нашел, но, увы, не драгоценности. – Деламар поморщился.
– А что?
– Значительный контрабандный груз опиума, спрятанный в тайнике между каютами матросов. Капитан в ярости, он просто рвет и мечет.
Германский агент присвистнул.
– Ого! Не думаю, конечно, что находка имеет отношение к нашему делу, но – уже хорошо. Хоть какой результат от всей нашей суеты есть.
Деламар сделал вид, что не заметил сарказма.
– Марешаль! – крикнул он второму помощнику, который привел его. – Будьте добры, позовите сюда доктора Ортегу. – Марешаль кивнул и скрылся в дверях. – Мадемуазель, – мягко сказал сыщик Надин Коломбье, – прошу вас, встаньте… Все равно ему уже ничем нельзя помочь.
Он помог сестре управляющего подняться, но та не держалась на ногах. Шатаясь, она вцепилась в его одежду. Ее глаза горели лихорадочным блеском.
– Он убил его! Убил! О господи, за что же мне такое наказание? Как же я буду жить? – Она зарыдала, ломая руки.
Рудольф отвернулся.
– Прошу вас, мадемуазель, – твердил Деламар, ведя Надин к креслу в глубине комнаты, – не плачьте… Обещаю вам, мы найдем того, кто это сделал.
Усадив всхлипывающую Надин, которая никак не могла успокоиться, Деламар вернулся к кровати. По пути он подобрал простреленную подушку.
– Должно быть, мерзавец воспользовался револьвером Боваллона… Надо будет спросить, не слышал ли кто выстрела ночью.
– Никто ничего не слышал, – вмешался Рудольф.
Деламар удивленно вскинул на него глаза.
– Откуда такая уверенность, господин граф?
– Он стрелял сквозь подушку, – пояснил Рудольф, подбородком указав на предмет, который держал в руках сыщик. – В таком случае слышен только негромкий хлопок, и все.
Деламар раздумчиво поглядел на него.
– А вы, как я вижу, разбираетесь в оружии, месье, – заметил он. – Можно спросить, где вы так этому научились?
– Можно. При осаде Парижа, – спокойно ответил Рудольф.
Поскольку Париж был осажден во время недавней Франко-прусской войны, которая закончилась для французов самым позорным и унизительным образом, то нет ничего удивительного, что при одном напоминании о ней Деламар потемнел лицом.
– Кстати, – не удержался сыщик, – до меня дошли слухи, что с вами, сударь, и с вами, мадам, ночью тоже приключилось нечто странное. Будто бы кто-то подмешал вам в еду снотворное. – Он прищурился. – У вас есть какое-нибудь объяснение данному случаю?
– Есть, – на удивление покладисто согласился Рудольф. – Однако оно не имеет никакого отношения ни к пропавшим драгоценностям, ни к Леонару Тернону.
– Хотелось бы верить, – пробормотал сыщик. – А, доктор, вот и вы, наконец!
* * *
– И все-таки между ними что-то есть, – сказала сеньора Кристобаль со значением.
– Между графом и мадам Дюпон? – оживилась миссис Рейнольдс. – Разумеется. Не зря же господин фон Лихтенштейн был так невежлив с тем полным джентльменом.
Собеседник дам, которым был Роберт П. Ричардсон, реагировал на это заявление как-то странно. Он передернул плечами, скривился, как от зубной боли, а затем достал платок и громко высморкался.
– Я уверена, – добавила миссис Рейнольдс, – мистер Кляйн подал графу… э… повод для ревности.
Американец мрачно покосился на нее.
– Вы имеете в виду того малого, которого чуть не выкинули за борт? – сипло осведомился он.
Миссис Рейнольдс в изумлении воззрилась на него. Мало того, что американцы говорят на столь чудовищно искореженном английском, зачем-то произнося все немые «р» и употребляя вместо некоторых слов жуткие американизмы, они еще вдобавок и потрясающе непосредственны. Ну разве можно сказать про родовитого джентльмена, едущего в первом классе, что он собирался поступить с кем-то столь бесцеремонным образом? Куда учтивее, находясь в хорошем обществе, было бы заметить, что немецкий граф немного погорячился.
– Я бы не сказала, что мистер Лихтенштейн и в самом деле… – начала миссис Рейнольдс.
– То есть как это? – вытаращился на нее американец. – Он же чуть не кокнул того толстяка!
Оказавшись в трудной ситуации, миссис Рейнольдс незамедлительно призвала на помощь дочь.
– Мэри, дорогая, разве что-то подобное и в самом деле имело место?
– Конечно, – ровным голосом подтвердила Мэри, разглаживая складки на платье и словно не замечая тех взглядов, которые бросала на нее мать. – Он чуть не убил беднягу. Хорошо еще, что вовремя одумался. А потом тот тоже захотел его прикончить, но просчитался.
– Мэри! – В тоне матери слышалось явственное неодобрение.
– Ну что такого я сказала? – фыркнула Мэри. – Все же видели: и маркиз, и художник, и даже та французская миссис с физиономией блюдечком…
– Мэри!
– У которой куча денег и ни на грош обаяния, – хладнокровно закончила Мэри начатую фразу.
Миссис Рейнольдс, судя по всему, была близка к тому, чтобы утратить дар речи. Зато Ричардсон был в полном восторге.