* * *
Утирая слезы, Надин Коломбье вошла в свою каюту и огляделась. Ничего не изменилось. Все здесь было так же, как прежде, – но тогда откуда появилось у нее чувство, что все вещи словно осиротели? Может быть, оттого, что сегодня осиротела она сама?
Она вспомнила своего брата Проспера. Какой он был сильный, ловкий, веселый! И надежный. На него всегда можно было положиться, да. Ведь они так рано остались без родителей, и неизвестно, что бы их ждало, если бы не Проспер. Он трудился не покладая рук и не чурался никакой работы. Копил деньги и учил ее всему, что знал, ведь она была на целых восемь лет младше его. С ним она всегда чувствовала себя как за каменной стеной. Он опекал ее, заботился о ней, был строг, но справедлив. И неудивительно, в конце концов, что за всю свою жизнь она не сумела найти другого мужчину, равного ему, и так и не вышла замуж. Что бы ни говорили о Проспере Эрмелины, он всегда был настоящим человеком, не то что они сами, просто… насекомые.
Ах, Проспер, Проспер! Кто бы мог подумать, что все так обернется! Надин скорбно покачала головой. Даже могилы у него не будет. Его тело принял холодный океан, и теперь он там, рядом с бедной Констанс… Что ж, хоть в смерти им довелось соединиться так, как они хотели.
Надин развязала черную косынку на шее. Сзади послышался какой-то шорох, и невольно женщина насторожилась.
– Кто здесь? – вскрикнула она.
Ни звука в ответ. Наверное, померещилось. Или нет?
Надин с опаской обернулась, и в следующее мгновение погас свет. Она бросилась к двери, но было уже поздно. Чьи-то руки схватили ее и стали душить. В темноте со стуком опрокинулся стул, а потом наступила глубокая, как смерть, тишина.
– Хотите пари? – спросил на следующее утро маркиз Мерримейд у графа фон Лихтенштейна.
Рудольф промычал нечто невразумительное и потянулся к бокалу с коньяком. Голова у него раскалывалась, и чувствовал себя германский агент на редкость скверно. Собачонка маркизы, умильно виляя хвостом, сделала попытку забраться к нему на колени, но Рудольф отогнал ее.
– Что за пари? – заинтересовался Ричардсон.
– Очень простое, – ответил англичанин, принимаясь за еду. – Я бы назвал его так: «Кого прикончат следующим?» – И он кивнул на соседний стол, за которым сидели Эрмелины и их сопровождающие, ряды которых изрядно поредели. Надин Коломбье не было – она не явилась к завтраку, но все знали, что вчера убили ее брата, и никто не осмелился ее побеспокоить.
Амалия вздохнула и отвернулась, глядя на океан, который так и подмывало назвать безбрежным, что в известном смысле оправданно, ибо до берега – как до того, от которого «Мечта» отчалила, так и до того, куда она держала курс, – было еще очень и очень далеко. Девушка отнюдь не разделяла спортивного интереса англичанина.
– Знаете, месье, – спокойно заметил французский дипломат, – почему-то мне думается, что, если бы опасность угрожала вам или вашей жене, вы бы не выдвигали столь странных предложений.
Амалия с признательностью улыбнулась де Бриссаку, и Ричардсон, заметив это, надулся.
– Не вижу в них ничего странного, – возразил маркиз. – А вы, мистер Дайкори?
Сегодня миллионер сидел за их столом. Находившаяся неподалеку от них Эжени Армантель, слышавшая весь разговор, уронила ложку и зарыдала, закрыв лицо руками.
– Я не люблю пари, – холодно ответил старик.
– И чего эта собака ко мне липнет? – возмутился Рудольф, носком ботинка отпихивая назойливую моську, которая не переставала вертеться возле него.
– Наверное, ей понравилось ваше вино, – предположила Амалия.
Рудольф посмотрел на нее тяжелым взглядом.
– Кузина, у меня голова от вас идет кругом. Какое вино? Что за чертовщину вы несете?
– Вы что, не помните? Вчера вы напоили ее вином, так что у нее лапы разъезжались в стороны.
– Я? Напоил собаку? – ужаснулся Рудольф. – Кузина, у меня в роду не было душевнобольных!
Амалия укоризненно покачала головой. С самого утра ей пришлось вплотную заняться своим поверженным кузеном. Рудольф хандрил, строил планы физического уничтожения Вернера, который со своей женой не показывался из каюты, и клял всех и вся на чем свет стоит. Вдобавок вчера агент здорово напился и едва не подрался с Ричардсоном, так что сейчас цвет его лица оставлял желать лучшего.
Поняв, что Рудольф сегодня не в духе, собачка переключилась на мистера Дайкори и с любопытством стала обнюхивать его парализованные ноги.
– Мадам, – скучающим тоном обратился миллионер к маркизе, – будьте так добры, уберите свою собаку. Я старый, больной человек, и она меня раздражает.
– Как Консорт может кого-то раздражать? – возразила маркиза. – Это же такое очаровательное существо! – И она нежно улыбнулась собачке, которая негромко зарычала на миллионера.
– Нортен! – крикнул Дайкори своему слуге, указывая на собаку.
Очевидно, молодой человек научился понимать своего хозяина без слов, потому что без всяких околичностей схватил Консорта за шкирку, вытащил его из салона и вышвырнул в коридор.
– Как вы смеете! – взвизгнула маркиза, покрываясь пятнами.
– Еще одно слово, – спокойно ответил Дайкори, разрезая бифштекс, – и я прикажу вышвырнуть вас за ней следом.
И что-то такое было в его голосе, отчего маркиза мгновенно притихла и даже не осмелилась протестовать.
– Это возмутительно! – пробормотал маркиз. Амалия сделала вид, что не слышит его.
Маркиза Мерримейд заерзала на месте, не сводя глаз с двери. Наконец, не выдержав, она вскочила с места и побежала к своей обожаемой собачке.
– Сколько треволнений, – брезгливо заметил миллионер Амалии, пожимая худыми плечами. – И все из-за чего? Из-за какой-то уродливой шавки!
– Вы не любите собак? – осведомилась у него девушка.
– Я не люблю ни собак, ни людей, – последовал ответ. – Вторые ничем не лучше первых. Тоже только и знают, что гадить и скулить. И точно так же норовят укусить исподтишка при первой же возможности. Если кому-то так необходимо иметь рядом животных, я бы рекомендовал завести золотых рыбок – они хотя бы немые. А вообще лучше всего довольствоваться обществом умных книг и красивых вещей – они уж точно никогда не подведут.
Рудольф положил вилку. От злости у него даже голова перестала болеть. Он никогда не думал, что можно так возненавидеть калеку и вдобавок немощного старика, но у него просто руки чесались от желания как следует огреть чем-нибудь самодовольного сморчка-инвалида. Однако, так как рядом находилась Амалия, он ограничился тем, что сказал:
– Я полагаю, что свое состояние вы нажили, одурачивая золотых рыбок… Наверное, вы соскребали с них золото и переплавляли в слитки, чтобы потом продать по сходной цене.